Распыление. Дело о Бабе-Яге
Шрифт:
– Эй! Спасибо! – крикнула я. Но он не обернулся.
Лекарства и остальное барахло были целы. Только кулек на пельменях пропитался влагой, а сами они слиплись в ком. Но это уже мелочи. Пока будут вариться, разлипнутся.
Выжав одежду, волосы, ботинки, вылив воду из Пищали, потуже затянув лямки рюкзака, я решила: единорог-единорогом, но я, в первую очередь, охотник. Надо здесь всё проверить. На предмет наличия других нехороших зверьков со стальными зубками.
Возвращаясь
Ничего. Никаких следов лап, царапин когтей, никакого запаха псины или падали. Будто тварь возникла из воздуха прямо перед тем, как броситься на меня. В подъезде не пахло даже кошками, только пыль на ступенях была потревожена: вверх по лестнице шли следы. Человеческие. Большие, больше моих. Вниз следов не было.
Затаив дыхание, я пошла по следам. Первый этаж, второй… Они обрывались у двери, с которой клочьями свисал старый дерматин. Дверь была не заперта. Толкнув её стволом револьвера, я заглянула внутрь. Сквозь разбитое окно на пол коридора падали столбы света, в воздухе кружились пылинки. Я шагнула внутрь, половицы скрипнули, а из комнаты раздался стон.
Первым порывом было бежать – наверняка это спылившийся торчок, который наколдовал чудовище. Правильнее, конечно, добраться до Агентства и оформить, как положено, заявку. Взять подкрепление. Но… Я же слышала стон…
Осторожно заглянув в комнату, я увидела кучу тряпья, наваленную в углу. А потом эта куча чуть шевельнулась и сказала тихим голосом:
– Заходи. Не бойся.
Голос был мужской, очень усталый.
– Кто ты? – свет из окна слепил глаза, и я толком не могла ничего разглядеть. – Это ты нарисовал дракона?
Он лежал у стены, положив под голову свернутую камуфляжную куртку и укрывшись драной вязаной кофтой. Высокий белый лоб, ввалившиеся, в синих прожилках, щеки, на подбородке седая неопрятная щетина.
Сильно пахло корицей, как всегда в присутствии Пыльцы. Я невольно поморщилась. По словам Бабули, в старые времена так пахли яблочные пироги, но сейчас никто, в здравом уме и доброй памяти, не возьмет в рот хоть что-нибудь с таким запахом.
– Не нарисовал. Я её вообразил, – наконец ответил мужчина. – Получилось?
– Она прекрасна, – ответила я, опускаясь на колени. Запыленный попытался улыбнуться и закашлялся.
Поспешно стащив рюкзак, я достала фляжку. В ней еще плескалось несколько глотков.
– Вот, выпей, – я протянула ему чай, но сообразив, что сам он не напьется, придвинулась ближе.
Обхватив горячий, со слипшимися потными волосами, затылок, поднесла к губам мужчины горлышко фляжки. Выпив всё, он благодарно прикрыл глаза.
– Спасибо.
– Не за что.
– Ты охотник, да? – бляха висела на видном месте, её нельзя было не заметить.
– Я тебе не враг, – поспешно заверила я. – Не бойся, – он опять улыбнулся. На потрескавшихся губах выступила сукровица.
– Мне уже поздно бояться. Всё. Спылился.
На это было нечего возразить: когда на щеках появляются синие прожилки, а глаза утопают в синеве вместе с белками и радужкой – верный признак. Своё он отпылил.
– Это ты сотворил единорога? – спросила я.
– Да.
– Хотел, чтобы он исполнил твоё желание?
– Желание? – удивился мужчина. Он даже попытался приподняться со своей подушки. – О чем ты говоришь?
– Ну… Считается, если единорог тебя подпустит и даст потрогать рог… можно загадать любое желание. И он его исполнит.
– И что? Он тебя подпустил?
Я опустила глаза.
– Нет. Убежал куда-то.
– Жаль. А… Какое у тебя было желание?
– Так. Хотела, чтобы он исцелил одного человека. На него наложили заклятье, и… – я посмотрела на Запыленного и замолчала. Тот вновь закрыл глаза.
– Прости, – тихо сказал мужчина. – Получается, он исполнил моё желание. Привел тебя.
– Меня? Но при чем здесь я?
– Было необходимо… Я хотел, чтобы кто-нибудь увидел картину. Это очень важно, чтобы её увидели. И еще… это, конечно, малодушие, но я… побоялся умирать в одиночестве.
Потянувшись, я взяла его за руку. Ладонь была холодная и легкая. Как бумага.
– Ты потратил свою жизнь на то, что просуществует всего один день. Ты же знаешь…
– Она исчезнет вместе с моей смертью, – он вновь открыл глаза и я вздрогнула. То же самое выражение, то же отчаяние, было в глазах зверя. – Но я не мог по-другому. Очень важно, чтобы её увидели.
– А зверь с железными клыками? Он ведь тоже твой? Зачем?
– Прости. Не смог удержаться. Считай, что он охранял сокровище… Надеюсь, ты с ним справилась?
Беда с этими Запыленными. Даже на пороге смерти они верят в сказки.
– Да.
Он долго молчал, а потом сказал:
– Красота. Осталось так мало красоты…
Я не поняла, что он имел в виду, и сказала первое, что пришло в голову.
– Ну, не так уж и мало. Есть небо и солнце, и облака, и дождь. И деревья, и цветы… Мир очень, очень красивый. Просто надо уметь видеть.
– Уметь… видеть.
В его ладони, бессильно лежащей на полу, появился цветок. Ярко-красный, с шелковистыми лепестками и черной серединкой.
– Возьми, – сказал он. – На память.
Я осторожно обхватила твердый гладкий стебель, поднесла цветок к лицу… Он пах солнцем и травой, и немножко медом. Через мгновение в воздухе закружили яркие искры, и мак рассыпался.
Мужчина теперь лежал совершенно неподвижно.
– Ну, вот и всё, – тихо сказала я и, протянув руку, закрыла ему глаза.