Рассадник добра
Шрифт:
Под одним из монструозных цветочков сидел Май и рассеянно чертил что-то прутиком на земле.
— Добралась наконец-то, — ворчливо отметил он, не поднимая головы.
Машка плюхнулась рядом с ним.
— Общаясь с тобой, я начала подозревать, что у эльфов глаза везде, а не только там, где положено! Что это?
Не церемонясь, она ткнула пальцем в рисунок. Эльф вздрогнул и зашипел, будто потревоженная неосторожным путником змея. Что поделать, эльфы действительно очень близки к природе.
— Гадаю! — сказал он, немного успокоившись. — Лапы убери, напортишь.
— Странно, — невинно заметила Машка. — А вот я в городе видела гадателей, и, клянусь тебе, это были не эльфы.
— Разве это гадатели?! — фыркнул Май с плохо скрываемым раздражением. — Ни тебе точного места события, ни тебе времени, ни списка действий, которые помогут события избежать. Дотошности — ни на лошик. Одно слово, люди.
— Ух ты! — слегка преувеличенно восхитилась Машка. — А ты это все можешь, о светлоликий представитель древней цивилизации Ишмиза?
— Ну почти все. — Май потупился, предпочтя пропустить мимо ушей ее иронию.
— А о чем ты гадаешь? — жадно спросила она.
— А как ты думаешь? — вопросом на вопрос ответил Май, но, взглянув на глубоко задумавшуюся девочку, смилостивился. — Я позвал сюда тебя. Ты спрашивала меня о своем ближайшем будушем. О чем я гадаю? Правильный ответ — о тебе!
— Какой ты милый! — растроганно улыбнулась не ожидавшая ничего такого Машка. — И что там видно?
— Сейчас узнаем. Вот тень солнышка на табличку упадет...
— Солнышко — это та зеленовато-желтая фиговина наверху или все-таки ромашка-переросток над нами? — уточнила Машка.
— Постарайся относиться к священному растению эльфийской расы хотя бы с малой толикой почтения! — укоризненно сказал Май. — Между прочим, на его выведение лучшим умам моего народа понадобилась не одна тысяча лет. В древние времена солнышки были гораздо мельче, смею тебя уверить.
— Я догадываюсь, — отозвалась Машка. — У вас вообще почему-то на этой почве комплекс. Если овощи — то с мою голову, если цветы — то размером с дерево, а уж деревья... И говорить нечего — гигантомания какая-то!
— И ничего у нас не комплекс, — обиделся Май. — Просто мы считаем, что все полезное и красивое должно быть большим.
— Ага! — хмыкнула Машка. — Чтоб издалека видать было, какую замечательную вещь создали эти эльфы.
— Ну и это тоже, — без тени смущения согласился Май. — Хотя, конечно, это не самое главное.
Между тем солнце продолжало свое неторопливое движение по небу. Глазастое и любопытное, оно солидно и плавно, как и подобает крупному светилу, ползло вверх, изредка помаргивая ресницами. Наконец тень ромашки коснулась рисунка, вычерченного эльфом на земле. Май затаил дыхание и жестом велел Машке сесть рядом. Мучительно медленно темная тень поглощала табличку. Май закатил глаза и, казалось, принялся молиться, если такое понятие вообще существует у эльфов, известных своим свободолюбием и наплевательским отношением к богам. По его губам бродила мечтательная улыбка. Наверное, он и в самом деле был хорошим гадателем, раз ему так нравилось его дело. По-настоящему любить свою профессию может только отличный специалист, досконально разбирающийся в ней и не мыслящий без нее своей жизни. Некоторое время спустя эльф сложил губы трубочкой и запел-замычал довольно мелодично, покачиваясь вперед-назад.
— Эй, с тобой все хорошо? — испуганно спросила Машка на всякий случай шепотом: вдруг остроухий чем важные занят?
— О! — внушительно сказал Май, но глаза в нормальное положение так и не вернул.
Руки его слепо зашарили по табличке, стирая рисунок, нацарапанный с такой тщательностью. Этого Машка перенести не смогла: ей, значит, нельзя, а самому можно?
— Май, приди в себя! — громко велела она и потрясла его за плечо.
Эльф вздрогнул, потряс головой и издал горлом неопределенно-удивленный звук.
— Я же просил тебя не трогать! — с досадой сказал он.
— А это не я! — возмущенно отозвалась Машка. — Это ты сам, в состоянии глубокого транса. Скажи спасибо, что я тебя вообще разбудила, а то оторвал бы еще себе голову. А что? С тебя станется. Может, у тебя подсознательное желание такое есть. И ходил бы, как дурак, без головы, если бы не я.
— То есть ты что, не шутишь? — недоверчиво спросил Май.
— С такими вещами не шутят, — с достоинством ответила Машка.
— Интересное вранье... — протянул эльф тем самым тоном, которым Машкины одноклассники произносили фразу «интересное кино».
Киноиндустрии в Ишмизе не было, так что на «вранье» Машка решила не обижаться. Май задумчиво изучил свои ладони и, не найдя в них ничего необычного, перевел взгляд на полустертый рисунок. Потом почесал нос и изрек:
— Сдается мне, в твою судьбу кто-то постоянно вмешивается.
— А то я не знаю! — Машка издевательски усмехнулась. — Еще бы ты сказал, кто именно...
Май задрал голову и с упреком взглянул на колышущиеся от ветра солнышки, словно они были виноваты в неясности предсказания. Но те безмолвствовали, как и подобает воспитанным священным растениям.
— Знал бы, сказал бы, — буркнул эльф и стер остатки нацарапанной на земле таблички ногой.
— Еще скажи, что все это происки конкурентов, — подначила Машка.
— А что?! — запальчиво воскликнул эльф. — От людей всего можно ожидать. Они странные. У нас говорят: «Нет ничего более кривого, чем человек».
— Почему кривого? — обиделась Машка, демонстративно отставив в сторону очень даже прямую ногу.
— Я не в том смысле, — оправдался Май поспешно. — Эта пословица родилась вскоре после окончания войны.
— Что-то не замечала я раньше, чтобы ты людей не любил, — ехидно сказала Машка. — Да и люди, особенно женского пола, к тебе, кажется, не испытывают ненависти.
— Во-первых, я очень красивый, — рассудительно ответил Май. — А во-вторых, в этом и кроется кривость людей. Сначала они с нами воюют, а потом носятся, как покойник с последними тапками. Где тут последовательность, присущая всякому разумному существу?
— Может быть, им стало стыдно? — неуверенно предположила Машка. — Так бывает, знаешь ли: сначала напакостят друг другу, а потом стараются загладить вину.