Расщелина
Шрифт:
До приезда дядьки Сидора, Анна жила спокойно. Будучи сиротой, без родителей, ей пришлось оставить школу и пойти работать. Видимо от природы, а то и от жизни; умная, да изворотливая девчонка жила одна. Отец ее, Остап – брат Сидора, знал в жизни только три дороги; в трактир, что при дворе купца Крутоярова содержался, домой – куда без указки несли его кривые ноги в пору перепоя, да в подвал, за огурцами и рассолом. С того и лишился жизни еще в довольно сносном для мужика возрасте. Зима на Урале, ой лютая бывает… Вот и сгинул Остап с перебору; подвели его и на этот раз не ноги, а хмельная голова. Неделей позже отыскали, хватившись. Благо пурги не было, да мужики, до зимней рыбалки падкие, набрели случайно; а то бы, жди весны – ранее не сыскать.
Мать, измученная тяжкой бессменной работой в прачечной, умерла еще двумя годами ранее, подхватив
На язык девчонка была остра и иные мужики ее даже побаивались. Не в силах были понять; от кого такой прыти набралась. А с мужиками, то и дело, конфуз происходил. То одного, то другого Анна на смех выставит. Ясно – не взять эту простым подковыром. Было в ней что-то дерзкое и вольное, как свежий аромат весенних лугов, нескошенных до поры, как сильный порыв ветра, как прохлада в зной. Дразнил и куражил взгляд огромных, прозрачных, голубых глаз, в которых дна не видно – одна пропасть. Таилась за этими глазами и глубокая душа, потому и трудилась Анна, не покладая рук в трактире купца Крутоярова, чтобы хоть как-то сводить концы с концами. Тут уж не до учебы было; жизнь сама, выучит и подскажет.
Купец серьезный был человек, образованный и дело свое знал. В суровую зиму его обозники, ходившие далеко на Север, привозили пушнину, да добра всякого из тайги на многие тысячи. Креп и богател Гордей, но однако же и мужикам, что трудились на него, жить давал, да и уважение за то имел от простого люда. Иначе ни суровая тайга, ни сами люди, не примут и не защитят. С того и дело шло; ведь многих денег стоило обозы с товаром к северным людям отправлять, которые всегда к тому нужду имели.
Анну Крутояров любил как дочь; за нрав ее, за шутку и за то, что мужиков заводила. А мужик без заводу уж не тот; и работа у него не ладится, и по жизни он вроде якоря; зацепился и порос илом, не сорвать уж с насиженного. Хранила Анна некую внутреннюю силу, что буравила и будоражила мужицкий характер. И почти не замечала, как этим полдела делала. За то и хранил купец в душе тепло к Анне. Славно все выходило, но Гордей Крутояров смотрел дальше и знал больше. В его планы и размах на севере Урала, в непролазной тайге, входило и другое. Он лелеял иные, более объемные, сулившие немалую выгоду и перспективу надежды. От того и замыслы сами себя рождали.
Что пушнина? Дело это конечно прибыльное, но мечты оставались пока несбыточными. Пушнины хватало куда с лихвой и продавалась она выгодно; товар нужный для многих людей. Уходил быстро и давал деньги для развития. Однако же промысел был труден и иногда обозы едва окупали себя. Дорогого стоило рисковать охотниками с большим опытом. В такие дни Крутояров хмурился и сходил с лица. Случалось, не все мужики домой возвращались. Всякое бывало в пути; то болезнь навяжется, то зверь поломает, то недоразумение какое случится. В тайге ухо востро держи; навыки то они годами, да нелегким трудом прививаются. В любом деле не без промашек. Гордей хорошо это понимал, но манило его иное. Тянул не размах дела, а идея, которая вдохновляла и открывала новые горизонты. Он знал, интересовался фактами, был уверен, что в тайге должно быть золото и золото немалое, но развернуть изыскания, нанять специалистов и организовать работу не только на поиск, но и на разработку приисков, где-нибудь в необжитых, удаленных таежных районах, было делом не легким, хлопотным и рискованным. Пускать деньги на ветер не хотелось, они трудом добыты. А останавливаться на достигнутом, имея то, чем он уже располагал, Гордей разумеется не мог. Его ищущая и пытливая от природы натура не давала сидеть на месте. Порой казалось, что границам его трудолюбия и оптимизма просто нет предела. Он не раз предпринимал попытки с раннего лета обследовать тайгу, особенно ее северные не изученные области, сам лично участвуя в поисках желтого камня, но дело было действительно трудным.
В эту зиму, просиживая у себя в библиотеке порой до глубокой ночи, он изучал результаты исследований, обдумывал все варианты поиска и организации работ. Продолжая изучать пути оптимального решения, Гордей переосмысливал начальные этапы трудного дела. С весны эту работу предстояло начать основательно. В тайне от всех он готовил экспедицию, собираясь лично возглавить ее. Уже в скором должен был прибыть из Екатеринбурга профессор Университета и специалист по изысканиям; его бывший друг и однокурсник, в пору учебы в гимназии. Позже дороги их разошлись и Иван Ольховский вплотную занялся наукой. При последней их встрече, Гордей, имея в душе далеко идущие намерения, с большим удовольствием поделился с ним своими планами и оба с интересом увлеклись предстоящей экспедицией, намереваясь вместе заняться обследованием необжитых, горных районов тайги, где можно было попытать удачу. А слухи ходили самые, что ни на есть разные. Будто кто-то, когда-то и находил золото в таежных отрогах северного Урала, однако ничего конкретного узнать не удавалось. Требовалось проведение собственных исследований.
Дремлют старые Уральские горы, тихо в тайге… Урал – это песня, много он тайн хранит, много загадок, мифов и былин от народной мудрости. Что старый отшельник сединой порос, а все в себе таит, молчит и не собирается так вот, запросто, секретами делиться. Леса густые, да зверья полные. Озера, что зеркало; днем в них небо живет, а ночью звезды купаются… Много людских тайн скопил Урал. Здесь и меч богатырский из руды отлить и выковать можно, и рукоять его изумрудами обложить, да золотой оклад с росписью сделать; оно и мастеровые найдутся. Богат Урал; все в нем есть. От легенд до правды шаг один, только вот шаг этот сделать не всем дано. Урал с живой душой, он не каждого примет, не с каждым заговорит, тайна в нем великая живет – разгадать трудно…
Все расспросы людей сводились к пустым ссылкам на несуществующих или впервые слышащих о золоте, свидетелях и очевидцах. Может и разносилась, хвастовства ради, по округе молва, только вот и не верить в «были или небыли» Крутояров не мог. Дело предстояло начинать с нуля и к этому Гордей был готов. Фактом оставалось то, и в этом он был глубоко убежден, что кроме него никто доселе не предпринимал, более или менее серьезных попыток, лезть с подобными изысканиями в глубь дремучей тайги, рискуя попросту сгинуть – безвестно пропасть для потомков или последователей. Хотя на Южном Урале были золотодобытчики, имевшие значимый успех и продолжающие поиск, но было в том не мало и мистического, что пугало, но навевало своей тайной, еще больший интерес. Об этом неведомом, Гордей узнавал от Ивана, сведущего в вопросах освоения природных запасов Урала и Сибири.
С мужиками, что сопровождали Крутоярова в предпринятых им исследованиях, он своими замыслами не делился. Рассказывал лишь про новые пути и тропы, которые якобы нужны были для караванов с пушниной и рыбой – этим и прикрывался, осторожничая и не желая, чтобы добрые начинания раньше времени слухами обрастали. Таежники верили своему хозяину. Кому, как не ему, не раз выручавшему их из беды, открытому и бесхитростному человеку, доверять: «Но не пришла еще пора; знать им всю правду», – так считал хозяин.
Глава вторая
Исповедь
Несмотря на внешнюю невзрачность полуразвалившегося дома, внутри обнаружился полный порядок. По всему чувствовалось присутствие женских, трудолюбивых рук. Однако он был явно запущен по мужской части. Дом включал в себя две комнаты и небольшую прихожую, в которую и вошел из холодных сеней гость. Она служила и кухней. Неуклюже сработанная печь, выглядела старой; сложенная из неровного, бывшего в употреблении кирпича, она была прибрана и, по утреннему, проворно лучила теплом. Справа, напротив мутного окна, выходившего на чумазую улицу, качаясь и скрипя, стоял квадратный, по халтуре сделанный стол. Он был аккуратно покрыт светлой и чистой скатертью. Это сразу же приметил захожий гость. Стол был пуст, поэтому ничто не помешало ему водрузить на середину емкую, квадратную бутыль, приятно резанувшую по глазам не проспавшегося Сидора. Она поражала своей новизной и прозрачностью. «Заезжий товар. Не самогон местного разлива». – вывел для себя хозяин. Он плотно прикрыл дверь, предложив гостю пройти.