Расщелина
Шрифт:
Две молодые женщины стояли на краю уступа скалы и глядели на ленивое движение внизу — на себя. И в глазах их — я сделаю их голубыми, как небо над ними и море у их ног, — когда-то спокойных, не реагирующих, мелькали тени, тени молодых мужчин, которых они только что покинули — может, и их сыновей, кто знает? Молодые мужчины — тоже народ, как и тот, на который они смотрели. Народ, рожденный народом, чьи тела выделялись внизу, на фоне скал и моря.
Монстры… Так и только так думали о них эти две женщины, потому что казалось: как же иначе о них подумаешь?
Они стояли,
Сонная сцена, а нарушает ее мелкий младенец, Мэйрин. Та, которая присматривает за мелкотой, раздражается. Дети не должны себя вести таким неподобающим образом. Так дергаются и кривляются только маленькие монстрики.
Присматривающая за детьми сидит на краю скалы у самых волн, очень легко дать крохе свалиться в воду и затихнуть навеки. Кто обратит внимание? А если и обратит… Попробует, конечно, спасти. Сонным, ленивым движением, полупотягиванием с зевком. Две женщины, наблюдающие за происходящим, ощутили отвращение. Еще одно новое ощущение? Нет, не новое. Отвращение они ощущали, когда видели новорожденных монстров с их дурацкими неуместными мясистыми цветками промеж ног. Новым оказалось не отвращение, а то, что объектом его была старуха, Старая Она.
Почти все старухи возлежали на плоской удобной скале прямо перед ними. Крупные, зажиревшие, в складках плоти, они валялись, растопырив ноги, выставив свои разломы, тоже жирные, в светлой поросли волос над языками и рыхлой мякотью розоватой плоти. Омерзительными, безобразными показались они двум наблюдающим женщинам. Хуже монстров.
Да и общий облик… Ни дать ни взять, громадные слизни. Как будто кожа их заключает в себе нечто желеобразное, способное перетекать и принимать произвольные очертания. Удивительно, почему их кожа не позволяла видеть того, что внутри. И каждая оболочка снабжена парой глаз. Обе наблюдающие одновременно подумали:
«Я не хочу стать такой».
Такая мысль вызывала войны и революции, раскалывала семьи, толкала помыслившего в цепкую хватку безумия или к началу новой жизни.
«Я не хочу стать такой. И я не стану такой».
Мэйра и Астра содрогнулись от отвращения и протеста. А море шептало, плескалось нежно и спокойно, ни на мгновение не затихая, но не решаясь и разразиться штормом. Шум моря жил в их ушах всю сознательную жизнь, хотя в пещерах, высоко над водой, его чаще всего не слышно… Вспомнился шелест листьев леса на ветру… Крик орлов, всплеск большой рыбины в реке… И снова ленивый, усыпляющий плеск маленькой морской волны.
Ребенок пытался вырваться из хватки няньки и встать. В таком возрасте! Не положено, можно сказать, неприлично! Такие крохи должны ползать, и за ними надо следить, чтоб не свалились в волны. Потом, позже они встанут на ноги, вырастут, побегут…
Мэйра выхватила своего ребенка у няньки как раз в момент, когда та решилась ненароком выронить строптивую подопечную в волны.
— Забери, забери ее прочь, — проворчала нянька. — Ужас какой-то. Займись с ней сама, если справишься.
Ребенок силен и тяжел. Мэйра с трудом его удерживала.
Мэйра беременна — значит, при молоке. У женщин Расщелины молока много. Они кормят детей, не разбираясь, где свой, где чужой. У древних не развилось это хищное «мое!» и завистливое «не мое». Откуда-то это «мое» должно было появиться, для нас его присутствие очевидно, мы считаем, что так было во все времена. Древние не делили мир на мое, твое, ваше… Мне так кажется.
Обе женщины подсели к своим, как обычно. Все смотрели на них, смотрели и слизни-старухи. В глазах старух застыла холодная враждебность.
Ночь они провели в одной из пустых пещер, направились в нее, не сговариваясь. Соплеменницы не желали их видеть, да и сами подруги не слишком стремились смешаться с массой. Много уже было пустых пещер на берегу. Их потенциальные обитатели жили в камышовых хижинах долины. Пещера эта, крайняя в ряду, открывала полный обзор входов в другие пещеры. Здесь легче было бы защищаться. Тяжкая вынужденная мысль.
В пещере две женщины, обе беременные, и новое дитя Мэйры, небывалый еще ребенок, едва не унесенный волной.
Когда беременность их стала заметной, обе пошли к старухам и рассказали, что в них растут новые дети, которые, когда родятся, будут полумонстрами, как и ребенок Мэйры. Глаза старух глядели на них с отвращением, с уст их не слетело ни единого слова.
Далее произошло нечто неожиданное и сумбурное. Две молодые щелянки одновременно родили двух монстров. На скалах у моря. Старые Они велели сбросить новорожденных в море, но тут появились Астра и Мэйра, и лишь только перерезали пуповины, отделили детей от визжащих в ужасе и отвращении матерей, как Мэйра, держа в одной руке своего полумонстра, подхватила другой новорожденного монстрика. И Астра тоже схватила ребенка, и обе быстро-быстро зашагали — напоминаем, что к бегу они не привыкли, — к скале Убиения. С горы тут же снялись два орла. Молодые столпились поближе, посмотреть, как орлы унесут новорожденных монстров.
Астра и Мэйра, пренебрегая опасностью, подошли к краю скалы и начали рассказ о взрослых монстрах, живущих в долине по ту сторону горы. Они такие же, как и мы, сказали Мэйра с Астрой, медленно произнося слова, потому что им самим трудно было усвоить новые идеи и понятия. Они тоже люди, только впереди у них висит это… известно что, и этим они могут делать новых детей. Вот для чего эти трубки. Так сказала Мэйра, и так сказала Астра, стоя на краю скалы, храбро глядя во враждебные лица, не ежась под угрожающими взглядами.