Шрифт:
Илья Соколов
Расщепление
Слово “Бог”, начертанное на пожелтевшей от дождя коже левого плеча, укрощало её. Последнее “привет” в пустыне.
Вперёд. Назад.
Назад. Вперёд.
Маятник качелей безудержно кривлялся на ветру, точно заигрывая с густыми тучами облаков.
Небо изливалось. Она двигалась на одном месте.
Вниз. Вверх.
Вперёд. Назад.
? Тайна внутри раскрытых истин топкой жизни 0
Тихий бред голосов. Она одна. Под дождём.
Ровный
Грустный сход лавины ливня.
Вверх. Вниз.
Два двойных креста качелей печали.
Затаив во взгляде блаженную радость, одинокая девушка на крыше намокла всем телом.
? …течёт вода из крана (кровь из раны). Поэтому поэты мы… 0
Закатный блеск сквозь облака. Качели стали останавливаться - мерно, мирно… замедляют ход.
Скрип. Стоп.
Она смотрит на вытатуированную надпись у себя на левом плече.
Слово “Бог”…
Потом она глядит в тебя. И говорит:
– Какое женское начало…
Два двойных креста на крыше спокойно держат взмокшие качели.
Ни вниз. Ни вверх.
А ей уже пора.
Тихонько, почти не грохоча каблуками своих сапожек, она проходит к входу на чердак. На краешек оконца села. В чернеющее чрево крыши она выходит прочь.
Траурно-серый склон неба плачет каплями по пустым качелям.
Во тьме она опять одна. S2: сверкнуло слева жёлтой лентой.
Чердак сырой, не прокопчённый. Нет гари запаха, но светит слабо серое окно. Осторожно пробираясь сквозь тьму, она подходит к блёклой двери. То дверь на лестничную клетку.
Она в неё стучит. И не настойчиво, а чутко.
Никто не открывает. Дверь отвернулась под её рукой. Она ступает внутрь.
Две жёлтые руки скелета, отчаянно вырвавшиеся из чёрной тьмы чердака, резко захлопнули за ней условно пискнувшую дверь.
Она достала из кармана джинсов молодой мелок, наполовину чёрный с одной стороны/наполовину белый с другой. И начертала Перекрестие Христа на двери.
Мелок скользнул обратно. Его хранительница стала спускаться.
Жёлтые лампы освещали клетки лестниц, лишь лёгкий сумрак скрёбся по углам. Ей чудилось, сейчас разинет пасть дверь чьей-нибудь квартиры, а оттуда вылетят грубые живые трупы будущих жильцов. Раскатистая труппа трупов.
Но нет. В квартирах - пустота. И рядом с ней - ни звука.
На очередном пролёте она замечает смятые банкноты: 20 + 5 + 20.
Нужные бумажки никуда не прячутся в тусклом свете скупых ламп. Ждут втроём её одну.
Она вообще всегда жила на деньги, которые находила на улице, в супермаркетах, в кафе-закусочных, на пляже, в кинотеатрах, (опять-таки) в подъездах… Привычным жестом подобрала купюры, а задний карман их ловко проглотил. Джинсы заметно подсохли, отличаясь этим от футболки, ярко красневшей по этому поводу. Когда-то слишком длинные рукава были оборваны.
Девушка взобралась на морщинистый подоконник. Крупные капли со стороны улицы хлестали в стёкла, сбегая по ним дорожками грусти.
Похожие капельки текли по кончикам её волос, неспешно задерживаясь у края, бессловно размышляя о будущем падении, о тихой важности происходящего, о мнимой сиюминутности момента, и {самоотверженно порвав с опорой} преображались в лёгкие прозрачные слезинки на лице её печальной красоты.
Свои мокрые растрёпанные волосы она терпеливо пригладила рукой.
С одной стороны они были по-вороньему чёрные (частично), с другой же оставались снежно-белыми.
Она всматривается в плачущее окно, слезает с подоконника и неторопливо спускается к дверям на улицу. По-прежнему тихо, лишь слышен шум дождя.
? Куда теперь одной-то ей идти? Какое место станет ей наградой 0
В её голове - опять тот сладкий шёпот. Она решилась. Она выходит в черноту… Змеится в сток воды поток. Всё небо падает дождём, а ночь уже легла в пустынный город.
Видимая поверхность этой девушки снова промокла. Чёрная тьма арки учтиво крошится рассеянными отблесками уличных фонарей, что высятся, почтительно склонившись к тротуару.
Арку она минует. Бросает любопытный взгляд на фонари. Они подобны дереву без листьев: на металлическом стволе ветвятся пары ламп, метавших слабый свет. Ей виден дождь, падение воды.
Девушка огляделась: безлюдная, безжизненная, бесстрастная городская площадь. Гладкая поверхность мокрой пустыни асфальта. Слепые “полицейские” патрулируют улицы.
Это её тревожное виденье бессмысленно проходит мимо. Она одна под непрекращающимся дождём движется по городу через ночь.
В любом окне ей люди чудились с “зашитыми” глазами. Никто не смотрит на неё. Фасады, лица зданий, омытые водой.
На одном - табличка с парой цифр (“25”) бьётся о кирпичную кладку под порывами ветра. Одинокая девушка грустно идёт вниз по улице. Огненная наледь слышится ей в каждом своём шаге.
Чуть впереди - скопленье луж. Их негде обогнуть. Но ведь промокнуть ей уже не страшно. Она ступает по воде. Идёт к реке Болот.
Руки мертвеца из чердачного окна встречного дома указывают ей дорогу.
Часы. Кто их сюда повесил?
Весёлый циферблат смеётся. Стрелки послушно застыли. Ночь.
Тринадцатый час.
Она утомлена. Заходит в близкий ей подъезд. Жёлтый огонёк лампочки трепещет мотыльком, порхающим над свечкой. А по стене вздымаются вдоль лестницы рисунки: смешной старик без глаз, мужчина с дыркой вместо рта, бессмысленная девочка, безухий кот, сердито кажущий белёсые клыки.
Своим раздвоенным мелком она одаривает старика глазами, мужчину - ртом, ну а кота - ушами. Вот так. Ей больше нечего тут делать.