Рассечение Стоуна
Шрифт:
Может быть, в тот же день, а может быть, на следующий у моей постели появился человек. Он пощупал мне пульс, окликнул по имени. Это был бывший главный врач-резидент, Дипак Джесудасс. Я отчаянно схватил его за руку.
– Не уходи, – прошептал я, – я должен знать, насколько опасно болен.
– Я и не ухожу, – ответил он. – Только занавески задерну.
Помню, я подробно описал ему, что случилось. Пока я говорил, он меня осмотрел, прерывая только фразами типа «Скажи „A“» или «Посмотри вниз». После этого он поинтересовался, есть ли у меня стетоскоп. «Шутишь? На что он хирургу?» – ответил я, и мы вместе посмеялись – странные,
Три человека, лица которых были мне знакомы, явились с носилками, упаковали меня во фланелевый кокон, вынесли на улицу и погрузили в машину «скорой помощи». Помню, я собирался сказать им, как изящно, с врожденной грацией они движутся и как необычно чувствовать себя кенгуренком в сумке. Я собирался попросить прощения за то, что не оценил их талант раньше.
Дипак находился со мной, шагал рядом с моей каталкой по коридорам больницы, а мимо проплывали потрясенные лица сотрудников. Меня привезли в реанимацию. В резком свете люминесцентных ламп мои глаза горели желтым пламенем, но я этого не знал. Кожа у меня тоже отсвечивала желтым. Из сделанных шприцами проколов обильно лилась кровь. Моча была цвета чая – я подсмотрел, как ни старались сестры закрыть мне вид на мешок с катетером. Впервые в жизни я по-настоящему испугался.
Мозг у меня словно распух, отчаянно хотелось спать. Прежде чем потерять сознание, я успел подозвать Дипака:
– Что бы ни случилось, не забирай меня никуда из Богоматери. Если я должен умереть вдали от Миссии, пусть я умру здесь.
В какой-то момент я осознал, что Томас Стоун у моей кровати, но осматривает меня не как клиницист. Вместо лица у него была хорошо мне знакомая по родителям пациентов застывшая маска: ребенок попал в беду. И тут я лишился чувств.
Потом мне сообщили текст телеграммы, которую отправили Хеме:
ПРИЕЗЖАЙ НЕМЕДЛЕННО МЭРИОН ОПАСНО БОЛЕН ТЧК ТОМАС СТОУН P. S. НЕ ЗАДЕРЖИВАЙСЯ.
Она и не задержалась – позвонила жене товарища пожизненного президента, которая отнеслась с полным пониманием. Американское посольство срочно выдало визы, и к концу дня Хема и Шива были на борту рейса на Франкфурт через Каир. Потом, также самолетом «Люфтганзы», они пересекли Атлантический океан. Хема вертела в руках телеграмму, изучала буквы, надеясь отыскать что-нибудь вроде анаграммы.
– Наверное, смысл в том, что при смерти Томас Стоун, не Мэрион.
Шива убежденно сказал:
– Нет, Ма. Это Мэрион. Я чувствую.
В десять вечера по нью-йоркскому времени они переступили порог отделения интенсивной терапии: седеющая женщина в красно-коричневом сари с поразительно красивым, несмотря на круги под глазами, лицом и высокий молодой человек – несомненно, ее сын и мой брат-близнец.
Они неторопливо подошли к моей стеклянной кабине, усталые путники из Старого Света, всмотрелись в сияние больничной палаты. Здесь, в Новом Свете, пребывал я, сын, отправившийся в Штаты за высшим образованием, ставший врачом-практиком на щедрой, богатой, прибыльной, чрезвычайно эффективной ниве всемогущей американской медицины, столь отличной по самой своей сути от того, чем они занимались в Миссии; и вся эта медицина, казалось, взялась сейчас за меня, набросилась, точно тигр на своего дрессировщика, подключила светло-серый
Они увидели Томаса Стоуна, он сидел у моей кровати ближе к окну, неловко опершись седой головой о защитный поручень, глаза закрыты. За семьдесят два часа, что прошли с отправки телеграммы, мое состояние ухудшилось. Почувствовав их присутствие, Томас Стоун поднял голову, вскочил. Он был какой-то потерянный, застывший, чужой хирургический костюм был ему не впору, на покрытом морщинами бледном лице рисовались облегчение и беспокойство вместе.
В последний раз два старых товарища виделись в Третьей операционной вскоре после нашего рождения и смерти мамы. Тогда же Стоун распрощался и с Шивой.
Тумбочка и аппарат искусственного дыхания загородили Хеме проход. Чтобы подойти ко мне ближе, ей пришлось описать петлю вокруг Стоуна.
– Он «опасно болен» чем, Томас? – обратилась к нему Хема, цитируя два слова из телеграммы, которые взволновали ее больше всего. Тон у нее был профессиональный, будто она спрашивала коллегу о состоянии пациента.
– Печеночная кома, – ответил Томас в той же манере, благодарный за то, что она избрала способ общения, позволивший ограничиться в отношении их сына сухим диагнозом. – У него фульминантный гепатит. Уровень аммиака очень высок, и печень еле справляется.
– Какова причина?
– Вирусный гепатит. Гепатит В.
Стоун опустил защитный поручень, и оба врача склонились надо мной. Хема прижала верхний конец сари к губам.
– У него, похоже, не только желтуха, но и анемия, – с трудом выговорила она. – Гемоглобин какой?
– Девяносто. Геморрагический синдром. Нарушение коагуляционного гемостаза. Билирубин двенадцать, креатинин на сегодня четыре, вчера был три.
– Что это такое? – показал Шива на мой череп.
– Монитор внутричерепного давления. Катетер устанавливается в желудочек. У него отек мозга. Ему дают маннитол.
Вид у Шивы был скептический.
– Так эта штука в черепе только меряет? Не лечит? Томас Стоун кивнул.
– Как это началось? – спросила Хема.
Пока Стоун описывал течение болезни, Шива сдвинул тумбочку, расчистил пространство между кроватью и аппаратом искусственного дыхания и, будто акробат, неторопливо проскользнул под кабелями и трубками. На глазах у вошедшего Дипака он лег рядом со мной на бок, наши головы соприкоснулись. Его действия казались рискованными и вместе с тем вполне естественными. Дипаку осталось только наблюдать, попутно он отметил, что внутричерепное давление у меня упало, хотя последние три дня только и делало, что росло.
Дипак представился не ранее, чем Вину Мехта, гастроэнтеролог, заполнил собой дверной проем, тяжело дыша после восхождения по лестнице. Вину был врачом-резидентом по внутренней медицине в те же годы, что я стажировался по хирургии, получил выгодную практику, но что-то не сложилось, и он вернулся на должность с твердой ставкой в Госпиталь Богоматери.
– Вину Мехта, доктор-мадам. – Он сложил ладони щепоткой, продемонстрировав «намаете», и взял пальцы Хемы в обе свои руки. – А это, должно быть, Шива, – он обеспокоенно окинул брата взглядом, – ведь второй джентльмен уж точно Мэрион. – Вину повернулся к Хеме: – Какое потрясение, мадам. Для всех нас здесь тоже. Просто мир перевернулся. Мэрион – один из нас.