Рассечение Стоуна
Шрифт:
– Как ты меня нашла?
– Циге меня прислала.
– Зачем?
– Я позвонила ей, когда вышла из тюрьмы. Мне нужна была… помощь.
– А она тебе не передала, что я не желаю тебя видеть?
– Передала. Но она настаивала, чтобы я прежде всего повидалась с тобой. – Впервые за все время Генет подняла на меня глаза. – Да и сама я хотела тебя увидеть.
– Зачем?
– Чтобы попросить прощения. – На несколько секунд она отвела взгляд в сторону.
– Ты этому в тюрьме научилась? Не смотреть в глаза? Она засмеялась. Неужели гнев, раздражение теперь обходят ее стороной, она выше этого?
– Меня пырнули ножом за то, что
– В какой тюрьме ты сидела?
– Олбани.
– А сейчас?
– Я на условно-досрочном. Раз в неделю обязана встречаться с инспектором.
Она поставила чашку
– Что еще сказала Циге?
– Что ты хирург. – Она обвела взглядом полки с книгами. – Что у тебя все складывается отлично.
– Я попал в Америку только потому, что был вынужден бежать. Тайком, ночью, точно вор. И кто это мне так удружил? А Хеме? Одна особа, которая у нас в семье была… как дочь.
Она принялась раскачиваться взад-вперед.
– Валяй, ругай меня, – она выпрямилась, – я заслужила.
– Все играешь мученицу? Слышал, там, в самолете, ты спрятала пистолет в прическу Афро! Прямо эритрейская Анджела Дэвис, а?
Она покачала головой. Помолчали. Наконец она сказала:
– Не знаю, кем я была. Какую роль играла на самом деле. Та прежняя «я» хотела совершить что-то великое. – Последнее слово она почти выплюнула. – Что-то впечатляющее. За Земуя. За себя. Мне сказали, что наша семья и ты останетесь в стороне. Как только теракт удался, я поняла, какая я дура. Ничего великого в нем не было. Одна глупость.
Она допила чай и поднялась
– Прости меня, если сможешь. Ты заслужил лучшего.
– Заткнись и сядь, – проговорил я. Она послушалась. – Думаешь, на этом все? Извинилась – и была такова?
Она покачала головой.
– У тебя был ребенок? – спросил я. – От партизана?
– Противозачаточные средства оказались никуда не годными.
– За что ты попала в тюрьму?
– Тебе рассказать все?
Она снова закашлялась. Когда приступ миновал, ее стала бить дрожь, хотя в комнате было тепло, я даже вспотел.
– Что случилось с твоим ребенком?
Она сморщилась. Выпятила губы. У нее затряслись плечи.
– Ребенка у меня забрали. Отдали приемным родителям. Я проклинаю человека, из-за которого оказалась в таком положении. – Генет подняла глаза. – Я была хорошей матерью, Мэрион…
– Хорошей матерью! – расхохотался я. – Если бы ты была хорошей матерью, то родила бы ребенка от меня.
Она улыбнулась сквозь слезы, будто я сказал что-то забавное, типа подростковой фантазии о том, как мы поженимся и приумножим население Миссии. Ее затрясло, и поначалу я подумал, она смеется. Но тут я услышал, как щелкают ее зубы. Я репетировал свою роль, когда шел из Асмары, репетировал всю дорогу до Судана, много раз представлял себе, как она будет оправдываться, проигрывал варианты, – словом, держал порох сухим. Но такого я не предусмотрел. Ее молчание, ее дрожь обезоружили меня. Я пощупал ей пульс. Сто сорок ударов в минуту. Ее кожа, еще недавно холодная, обжигала.
– Я… должна… идти, – запинаясь, произнесла она, поднялась и пошатнулась
– Останься.
Она явно была нездорова. Я дал ей три таблетки аспирина, отвел в ванную и включил душ. Когда пошла горячая вода, помог ей раздеться. Если до этого она была для меня зверьком в логове у хищника, то сейчас я казался себе отцом, раздевающим ребенка. Когда она
101
Товарный знак большого ассортимента лекарств от простуды (мази, препараты для ингаляции, таблетки и т. п.) производства фирмы «Проктер энд Гэмбл».
Что я чувствовал? Это была пиррова победа. Пирексическая [102] победа – термометр под мышкой показывал 39,4. Я переложил выстиранные вещи в сушилку и сунул в стиральную машину ее джинсы. Убрал в холодильник остатки запеканки. Сел с книгой в библиотеке. Наверное, задремал.
Через несколько часов послышался шум спускаемой в унитазе воды. Она сидела на кровати, без пижамы и носков, завернувшись в полотенце, и терла губкой лоб. Жар спал. Чтобы я мог сесть рядом, она подвинулась.
102
Пирексия – повышение температуры тела по сравнению с нормальной.
– Хочешь, чтобы я ушла сейчас? – спросила она. На этот вопрос мог быть только один ответ:
– Ты будешь спать здесь.
– Я вся горю.
В ванной я переоделся в шорты и тишотку вынул из шкафа одеяло и направился в библиотеку.
– Останься со мной, – попросила она. – Пожалуйста. Заранее приготовленного ответа у меня не было.
Я забрался в свою кровать, протянул руку к выключателю.
– Не гаси свет, – взмолилась она.
Не успел я улечься, как она прижалась ко мне, источая ароматы моего дезодоранта, шампуня и «викса», сложила мне руки, прижалась ко мне всем своим влажным телом. Пальцы ее гладили меня по лицу так нежно, словно она опасалась, что я кусаюсь. У меня в памяти всплыла та ночь, когда я нашел ее, обнаженную, в кладовой.
– Что это за звук? – спросила она испуганно.
– Таймер сушилки. Я постирал твои вещи. Она всхлипнула:
– Ты заслужил лучшего.
– Уж конечно.
Я смотрел ей в глаза, вспоминая размазанное пятнышко на правой радужке в том месте, куда попала искра. Вот оно, никуда не делось, только потемнело и напоминает теперь врожденный дефект. Я осторожно коснулся ее губ, носа. Глаза ее медленно закрылись, из-под век выкатилась слеза. Она улыбнулась прежней улыбкой. Я убрал руку Она заморгала, глаза ее сверкнули, и она робко поцеловала меня в губы.
Нет, я ничего не забыл. В то мгновение моя ярость была обращена не против нее, а против безвозвратно ушедшего времени, что столь поспешно лишило меня красивых иллюзий. Особенно жалко было иллюзии, что она моя.
Она поцеловала меня еще раз, я попробовал на вкус соль ее слез. Неужели в ней говорит только жалость? Я не могу этого принять. Внезапно я очутился на ней, в мгновение ока содрал с нее простыню, полотенце… Действовал я неуклюже, но решительно. Она перепугалась, жилы на шее натянулись. Я взял в ладони ее голову и поцеловал.