Рассказ о непокое
Шрифт:
Был Довженко человеком многогранным — разнообразнейших интересов. Кино, литература, живопись — творческая сфера Сашка, — этим отнюдь не исчерпывался круг его живых интересов. Архитектура и градостроительство, огородничество и садоводство, песенный фольклор и все виды народного творчества, история и проблемы будущего, межпланетные полеты и индустриализация, международные отношения и быт современного человека, кибернетика и археология — все, все всегда интересовало Сашка, во всем он был больше или меньше информирован и — конечно — в любой области мог подать какую-нибудь свою идею: подавать идеи была неувядаемая страсть Сашка.
Много лет, например, его волновала проблема строительства новой деревни. Возникла она под влиянием разных обстоятельств: надо было отстраиваться после военных разрушений и надо было строиться
Как известно, три лета подряд Сашко жил в Каховке — пока строилась Каховская гидроэлектростанция. Была творческая заинтересованность — сценарий и фильм "Поэма о море": типаж, ситуации, проблемы Сашко черпал из каховского опыта. Но в каховское строительство Сашко вообще был влюблен. Он знал его не хуже самих строителей и таки сделал для него кое-что, подсказывая тут и там кое-какие "мелочишки". Но однажды, возвращаясь из Каховки в Москву и заехав, как всегда, по дороге в Киев, он, по неизменному обычаю, пришел ко мне и вытащил из своего знаменитого желтокожего портфеля рукопись.
Я был уверен, что это новый вариант "Поэмы о море" — все варианты он непременно читал нам с Оленой. Но я ошибся — это не был новый вариант сценария. Тогда — может быть, новая редакция пьесы "Потомки запорожцев"? Все ее редакции Сашко тоже непременно читал нам. Нет. Это не была и новая редакция пьесы. То был трактат о строительстве нового села: принципы планирования, что надо сохранить из старинных национальных традиций, что непременно использовать из опыта фермерского строительства в других странах, что перенять из новой техники и бытового уклада; планы, схемы, чертежи…
Сашко тут же и прочитал нам этот трактат — он был написан, как поэма о мечте. Но с первой до последней строки — деловой.
Назавтра Сашко уже прочитал этот трактат в Академии архитектуры, ночью делал какие-то поправки после обсуждения, а на третий день отнес его в Совет Министров.
Но не только этот трактат был в тот день добыт из желтого портфеля и прочитан. Сразу следом за ним Сашко вынул и второй трактат: "Об архитектурном оформлении… Днепра". Да, Сашко предлагал все строительство вдоль берегов Днепра — исторической "Борисфен — Славута — Днепр" артерии Украины — от Черноморского гирла и лиманов до самой Белоруссии и Смоленщины, оформить архитектурными сооружениями на исторические темы. От давних времен и до наших дней. Все гидроэлектростанции, промышленные объекты, мосты и прибрежные города должны были постепенно разворачивать перед теми, кто плыл вверх по Днепру от Черного моря, историю Украины и украинского народа: монументы, фрески, панно, орнамент — все это должно было поведать о славной борьбе украинского народа за свободу и независимость, за суверенное государство, за строительство социализма и коммунизма. Трактат давал и примерную сюжетную разработку.
Этот проект Сашко тоже подал в Совет Министров.
Третий известный мне проект того времени был не столь оригинален — нечто подобное, как известно, уже осуществлено во многих странах, но Сашко и не заботился об авторском праве: его увлекала сама идея. То была идея устройства под Киевом (Сашко намечал место либо на Саперном поле, либо на холмах за Лаврой на берегу Днепра) "села-музея". Новый уклад жизни приносит в украинское село и новую архитектуру и новый быт, старое разрушается и исчезает, но человек всегда должен знать, откуда он пошел в жизнь. Человек не имеет права на безотцовщину, — доказывал Сашко. В это село-музей должны были быть перенесены хаты из всех географических районов Украины — из Таврической степи и Подолья, с карпатской Верховинці и Полтавщины, со Слобожанщины и Донбасса — отовсюду, потому что известно, что украинская хата в разных местах Украины, в зависимости от природных условии и хозяйственных нужд, строилась по-разному. С хатами должны были перенести и дворы со всеми хозяйственными постройками: повети, сараи, клуни, амбары. В самой хате будет собрана вся соответствующая утварь: посуда, одежда, убранство, рабочие орудия, инвентарь и так далее. А спланировано должно было быть село со всеми характерными для Украины общественными постройками: лавкой, шинком, церковью, монополькой и кустарными промыслами — мелкие кожевни, винокурни, гуты и прочее. В целом это должна была быть постоянная выставка-музей истории родного народа. Сашко доказывал, что потраченные на это средства очень быстро будут возмещены — платой за посещение, доходами от справочных изданий и продажи сувениров.
Все подобные проекты Сашко создавал между прочим — для души, однако настойчиво добивался, чтобы они были осуществлены.
Мечтатель и созидатель, душой мягкий и сердцем добрый, но всегда упорно устремленный к осуществлению своей цели, своей мечты — таков был Александр Петрович Довженко.
ЛИТЕРАТУРНЫЕ ИНТЕРЛЮДИИ
"ОКОЛОЛИТЕРАТУРНЫЕ" АНТИКИ
Окололитературность" — это тоже, если хотите, профессия, И уж во всяком случае — призвание.
И каждое литературное поколение имеет — или имело, если говорить о старших литературных поколениях, — своих специфических "около".
Облик этих "около" чрезвычайно разнообразен и большей частью неповторим, однако определенные типы или категории поддаются известной классификации. Чаше всего это — обыкновенные литературные неудачники, люди глубоко несчастные, по тем или иным причинам влюбленные не столько в литературу, сколько в литературное ремесло, люди, лишенные каких бы то ни было талантов, существа, вызывающие только жалость; помочь им ничем нельзя… Столь же многочисленна и категория графоманов — людей сплошь и рядом абсолютно бескорыстных, по-своему даже преданных литературному делу, они, как настоящие писатели, не могут не писать, но… бог обошел их литературными способностями… Наихудщая же категория — это, конечно, литературные ремесленники, в любую минуту готовые пустить в ход свое корявое перо — писать о чем угодно и как угодно, давая трактовку, потребную невзыскательному заказчику, хотя бы написанное их рукой сегодня абсолютно противоречило написанному их же рукой вчера: людишки без принципов, не имеющие ничего за душой, избравшие литературные угодья местом своего беззастенчивого браконьерства…
Но есть еще две категории окололитературных лицедеев, коих нельзя отнести ни к литнеудачникам, ни к графоманам, ни к ремесленникам. Одна из них — люди ложного гонора, тщеславны. Их тешит, видимо, "ореол славы", во всяком случае — популярности, который обычно сопутствует деятелям искусства и литературы, вообще — людям творческого труда. Им импонирует, должно быть, некоторая необычность деятельности литераторов и художников, их якобы "исключительность", отличие от людей всех других, более распространенных, массовых профессий. И они, не ища какой-нибудь особой карьеры, какой-нибудь для себя "поживы" и наживы, крутятся, вертятся, "втираются" в литературную среду. Их вполне удовлетворяет то, что они водятся со многими писателями, что знакомы даже с "выдающимися", что запросто бывают в литературных сферах, что они там вроде "свои". Это безобидная, но докучливая и жалкая категория людей… Вторая категория более сложная. Это искренние доброжелатели литераторов, горячие почитатели их деятельности, даже — бывает — радетели об их быте и успехах, которые ничегошеньки от своих отношении с литераторами не имеют, — частенько даже произведений этих литераторов не читают, однако стараются как-то литератору услужить, а литературному кругу, который их не гонит от себя, эти люди горячо преданы.
Были и в наше время все эти окололитературные персонажи — разных категорий и весьма многочисленные.
Обо всех них, конечно, не расскажешь, да и стоит ли? Но о некоторых, наиболее характерных, я хочу вспомнить — в интерлюдиях моих записок о двадцатых и тридцатых годах. Может быть, эти лицедеи и правда антики своего времени?
Да и что греха таить: за тем, что "около", сквозь то, что "вокруг", видно и нутро — окололитературные круги в какой-то мере характеризуют и самое литературную среду.
Администратор "Вапліте" Гарбуз
Сама "должность" администратора возникла в "Вапліте" в связи со своеобразным регламентом организации: ваплитовцы собирались всего один раз в год — для приема новых членов и решения общих вопросов" но от собрания до собрания возникало немало дел, подкинутых организации — раз уж она организация — извне; нужна была и живая связь между отдельными членами и руководством, приходилось улаживать разные — вплоть до финансовых — вопросы. Кто-то должен был это делать, и решено было сложиться, по небольшой сумме с каждого, и нанять специального человека.