Рассказы [Дневник лентяя, Воришка, Уловки шариата]
Шрифт:
— Неужто, сынок, так тебе и скитаться по крышам?
— А чем заняться-то? — Вор, похоже, снова приподнялся и сел. — Ну, хотел я тащишкой на базаре заделаться. Так простой народ нынче оптом-то ничего не закупает, помалу берут да сами и тащат! А у богачей — колеса. Они богатеют, богачи-то, а мы нищаем! Так-то вот, бабушка… Недавно Бува-ата, лучший мастер в махалле, весь свой набор сапожный — все колодки, да молотки, да иглы, да гвоздочки — все на пуд кукурузной муки сменял! И правильно сделал. Дехканам нынче не до обуви… И все ремесленники разорились, не одни мы:
— Да пропади они пропадом с этой проклятой войной! — сказала бабушка. — Воистину это светопреставление и есть, а, сынок, а, воришка?.. И что только будет с моими сиротами?.. Да и ты?.. С горя грех на душу берешь… Только не туда ты ходишь, сынок, ей-богу. Лазил бы к кому побогаче. Тут вот рядом, в махалле, и Карим-кары живет, торговец ситцем, и подрядчик Адылходжабай, и Матъякуббай, промышленник… Вот у кого добра не счесть. Младенцы — и те на золоте едят! Продырявил бы у них крышу — хоть разжился бы!..
— Эх, старая, — сказал вор, вздохнув, и тут его голос показался мне очень знакомым, — рассуждаешь глупей своих несмышленышей. Да разве к богачам заберешься! И стены толстенные, и крыши железные, и псы злющие, каждый с теленка. Раздерут на части, после не соберешь… Ха! Адылходжабай, говоришь? Да у него двор еще и городовой с винтовкой стережет… Не-ет, хоть тяжка забота, а в Сибирь неохота…
— Ты прав, сынок, прав. А все же и тут поосторожней будь, а то справят тебе волчью свадьбу…
Вор, должно быть, снова лег — или уселся, подложив под себя ноги.
— И ты права, буви, — сказал он и после паузы продолжал доверительно: — Вот я тебе расскажу. Недавно я из сарая Арифа-вонючки четырех кур с петухом спер…
— Да ну! — бабушка оживилась. — Ну, молодец! Ведь они, проклятущие, могли тебя хуже любого чиха выдать! Раскудахтались бы!..
— А я пузырек с водой прихватил… подкрался, набрал в рот воды — да как брызну на них!.. Глупей курицы-то никого нет. Подумали, дождик, головы под крыло, а я их по одной — и в мешок!..
— Ай, сынок! — восхитилась бабушка. — Как ты догадался!
— Слушай дальше, дальше слушай… Я-то упер, да Ариф-вонючка, видно, пронюхал. Взял я петуха — и отнес элликбаши Рахманходже. Ариф-вонючка к нему — и видит своего петуха!.. Ну, и умылся. Задом, задом — и домой.
— А что этот Рахманходжа?
— Неплохой человек. С ним, мать, можно договориться. В прошлом году меня в мардикеры записали, отправить хотели куда-то. Я — туда-сюда, туда-сюда — набрал полсотни рублей. Прихожу к нему: «Вот, мол, элликбаши-ата, все, что имею…» Помог — оставили меня. Приличный человек.
— Ну, дай бог счастья ему и деткам! А теперь слушай меня, воришка, слушай, сыночек, скоро светать начнет. Вон уж светлая звезда вышла! Ты по тутовнику-то скользни вниз, там рядом пень ореховый. Дам тебе топор, отколешь пару щепок, кумган поставим. Сын-то нам вчера две кукурузные лепешки оставил — попьем чай все вместе…
Вор помолчал.
— Нет уж, старая, — сказал он вдруг
— Вай, сынок! И мы тоже люди. Неужто так и уйдешь от нас с пустыми руками?..
Вор буркнул что-то неразборчивое.
— Погоди, — продолжала бабушка, — что ж тебе взять?.. А-а, слушай, там в мехмонхоне казан лежит полупудовый. Было время, три семьи из этого казана ели!.. Бедно жили, а дружно. Теперь вот осталась одна я с сиротками. Когда-то им этот казан сгодится!.. Так возьми, сынок, казан! Продашь, проживешь с семьей день-другой…
Вор помолчал секунду.
— Нет, — сказал он вдруг сдавленным голосом, — не возьму, мать, не такой уж я… — он снова замолк, как бы стараясь с собой справиться, и когда заговорил снова, то, видно, старался, чтобы вышло подобрее. — Что это ты, мать, так отчаиваешься. Днем-то твои сироты небось веселятся, бегают. Краешек лепешки-то уж для них найдется. А там — вырастут. Обязательно вырастут, мать, увидишь! И казан пригодится, может, еще мал будет!.. Дай бог нам дожить до их тоев! Прощай, бувиджан, заря уже…
— Ну, прощай, воришка, не забывай нас…
Неделю спустя я услышал на улице знакомый голос. Потом я не раз встречал этого человека, но ночной истории не рассказал никому. Только порой, когда проснешься ночью, снова слышится мне этот разговор, пока я лежу, прикрыв глаза.
Перевод с узбекского Перевод А. Наумова
1965
Уловки шариата (Хитрости в шариате)
На крыше коровника пристроились две горлинки. В свете солнечных лучей они казались ослепительно белыми, а большие темные глаза коровы, лениво жевавшей, приобрели какой-то светло-коричневый оттенок. Корова то и дело облизывала длинным языком сухие ноздри и отмахивалась от мух хвостом с кисточкой на конце: на каждый шорох она отвечала мычаньем — протяжно, но отнюдь не мелодично.
Горлинки с остервенением выдергивали друг у друга перья.
На открытой террасе сидит сам мулла Дилькаш и чинит потник. Тут же, на пышной подушке, прикорнула женщина лет сорока пяти, а женщина помоложе и покрасивее подкрашивает усмой брови перед небольшим ручным зеркальцем. Это — жены муллы Дилькаша.
Мулла Дилькаш в сердцах воткнул шило в потник и повернулся к старшей:
— Вот эта корова и та умнее тебя, хоть жвачку жует, а ты!.. Тебе разжуешь, так ты глотаешь, будто одолжение делаешь!
Женщина привстала:
— Эта корова лучше меня? Если так, то вот эта глупая горлинка в тысячу раз умнее вашей любимицы! Горлинка хоть в зобу еду бережет, а эта — позавтракает и ждет обеда. Чтоб ей пусто было!
— Не гневи бога, неблагодарная! Из-за твоей дурацкой болтовни я на базар не поспею. Если бы ты вовремя заштопала потник и чалму выстирала, я бы давно уже уехал, но ты одно только знаешь — язык чесать.