Рассказы господина Койнера
Шрифт:
Однажды господина К. спросили, какое животное он ценит больше всех. Он ответил: слона — и обосновал это так:
— Слон соединяет в себе хитрость и силу. Это не та жалкая хитрость, достаточная лишь для того, чтобы избежать преследования или украдкой раздобыть какую–нибудь пищу. Нет, это хитрость, которая опирается на силу, необходимую для большого дела. Слон прокладывает широкий след. .Однако он добродушен и понимает шутку. Он добрый друг и достойный враг. Он велик и грузен, но очень подвижен. Тело его огромно, а хобот способен подбирать самые мелкие съедобные предметы, например орехи. У него удачно устроены уши, он слышит только то, что хочет. Он живет до глубокой старости. Он очень общителен, и не только по
Рабочего спросили в суде, какую форму присяги он предпочитает — церковную или светскую. — Я безработный, — ответил тот,
— Это не просто рассеянность, — заметил господин К. — Своим ответом он дал понять, что в его положении подобный вопрос, да, пожалуй, и вся судебная процедура как таковая, не имеет больше никакого смысла.
Когда господин К. услышал, что его бывшие ученики хвалят его, он сказал:
— После того как ученики давно уже позабыли ошибки учителя, он сам все еще их помнит.
Господин К. предпочитал город Б. городу А. [1]
— В городе А., — говорил он, — меня любят, но в городе Б. мне обрадовались. В городе А. стремились быть мне полезными, в городе Б. — во мне нуждались. В городе А. меня приглашали за стол, в городе Б. — звали на кухню.
Как пример того, какой способ оказывать'услуги друзьям он считает наилучшим, господин К. рассказал следующую назидательную историю:
1
Город Б.
– Берлин, город А.
– Аугсбург
— К старому арабу пришли трое молодых людей и сказали ему:
«Наш отец умер. Он оставил нам семнадцать верблюдов и завещал, что старший сын должен получить половину, средний — одну треть, а младший — одну девятую часть всех верблюдов. И вот теперь мы никак не можем их разделить. Так реши, как нам быть».
Поразмыслив, араб сказал:
«Как я вижу, вам недостает еще одного верблюда, — чтобы правильно разделить их. У меня есть всего один–единственный верблюд, он к вашим услугам. Возьмите его и поделите верблюдов между собой, а мне отдайте то, что останется».
Братья поблагодарили араба за дружескую услугу, взяли верблюда и разделили теперь уже восемнадцать верблюдов таким образом, что старший получил половину, то есть девять верблюдов, а средний — одну треть, то есть шесть, а младший — одну девятую, то есть двух верблюдов, К их изумлению, после того как каждый отвел своих верблюдов в сторону, остался один лишний. Они вернули его своему старому другу, присовокупив к прежним хвалам новые.
Господин К. назвал подобную дружескую услугу наилучшей, потому что она не требовала особых жертв.
Войдя в чужое жилье, господин К., прежде чем отправиться спать, узнавал, где выходы из дому, и больше ни о чем не беспокоился. На вопрос, зачем он это делает, господин К. ответил смущенно:
— Это старая нелепая привычка, Я сторонник справедливости, а при этом не мешает знать, что в квартире несколько выходов.
Как–то господин К. задал одному из своих друзей следующий вопрос:
— Не так давно я познакомился со своим соседом напротив. Теперь
Через несколько дней господин К. рассказал своему другу:
— Я перестал разговаривать с тем соседом. Можете себе представить, он, оказывается, уже несколько месяцев требовал, чтобы бывший владелец дома срубил дерево, заслонявшее ему свет. Хозяин не соглашался, потому что хотел еще раз снять урожай слив. Теперь, когда дом перешел к этому человеку, он и в самом деле срубил дерево, полное недозрелых плодов. Я прекратил с ним знакомство из–за его непоследовательности.
Господина К. упрекнули, что у него слишком часто отцом мысли становится желание. Господин К. ответил:
— Не существует мысли, чьим отцом не было бы желание. Спорить можно только о том, какое желание. Не надо утверждать, что ребенок может вообще не иметь отца, чтобы доказать, что установление отцовства вещь трудная.
Господин К. нередко упоминал как образец, в известной степени достойный подражания, одно из правовых предписаний Древнего Китая, по которому для ведения больших процессов назначали судей из отдаленных провинций. Их было трудней подкупить (следовательно, они не должны были быть столь неподкупными), ибо местные судьи, хорошо разбиравшиеся именно в этом, следили за их неподкупностью и всей душой желали им неудачи. Кроме того, судьи, прибывшие издалека, не знали из повседневного опыта обычаев и порядков местной жизни. Несправедливость часто выступает в обличье правоты только потому, что чаще встречается. Новым судьям все докладывали заново, а потому они воспринимали все, что лежало на поверхности. И в конце концов им не приходилось во имя одной добродетели — беспристрастности — не считаться со всеми прочими, как–то: с благодарностью, любовью к детям, доверием друзей — или же иметь мужество наживать себе врагов среди близких.
Закончив чтение одной из книг по истории философии, господин К. весьма неодобрительно высказался о попытке философов представить вещи и явления принципиально непознаваемыми:
— Когда софисты утверждали, что знают многое, ничему не учившись, софист Сократ выступил с дерзким утверждением, что он знает только то, что ничего не знает. Можно было ожидать, что он продолжит свою мысль: «…ибо и я ничему не учился». (Чтобы узнать что–нибудь, надо учиться.) Но Сократ, по–видимому, больше ничего не сказал; возможно, впрочем, что бурные аплодисменты, раздавшиеся после его первой фразы и длившиеся две тысячи лет, заглушили последующее.
Однажды кто–то назвал собственнический инстинкт естественным, и господин К. рассказал такую историю:
— На южном берегу Исландии рыбаки; исконные жители этих мест, укрепив на якорях буйки, разделили море на участки, а их поделили между собой. К этим морским полям они привязаны стойкой любовью — как к своей собственности, с которой прочно срослись. И даже если бы там перевелась рыба, они все равно никогда не отказались бы от них. Они презирают жителей портовых городов, которым продают свой улов, и считают их пустым, отлученным от природы племенем. Себя же они называют водяным народом. Если им попадется особенно крупная рыба, они хранят ее у себя в бочках, давая ей имя и любя как свою собственность. С некоторых пор их хозяйственное положение стало ухудшаться, но их решительное упорство отвергало все попытки реформ, и уже не одно правительство было ими свергнуто, как не считающееся с их обычаями. Эти рыбаки неопровержимо доказывают могущество инстинкта собственности, которому человек подчинен от природы.