Рассказы и новеллы из цикла «Личный и духовный опыт»
Шрифт:
Чаще всего нам не дано оказаться одновременно в двух местах, чтобы сопоставить впечатления и прийти к мало-мальски объективному видению мира. А подобрать подходящие слова, понятные остальным, та еще задачка. Оттого и возникают затруднения с формулировками, и как следствие – упрощения и аллегории.
Итак, пусть будет Комната. Комната сложной конфигурации, напичканная зеркалами. Зеркальные плоскости заменяют тут и стены, и полы, и потолки, располагаются под разными углами без какой-либо определенной геометрии или архитектурной эстетики. Постепенно сознание, пытаясь найти хоть какие-то точки координат и зацепиться за привычные образы, конечно же, обнаруживает их. Условные расстояния, условные размеры и условные же предметы. Довольно скоро я научился видеть себя со стороны, в данном случае – своё собственное отражение в зеркалах.
А позже, когда я приспособился определять верх-низ и даже перемещаться, появился
Если я избежал точного описания Комнаты, то уйду и от столь же бессмысленных попыток обрисовать внешний вид людей – и себя самого, и других. И да будет так – абстрактная Комната с абстрактными зеркалами и некоторой абстрактной мебелью, чтобы визитерам занимать в помещении обычные и привычные позы – хочешь, стой или ходи, хочешь, присядь или приляг.
Прежде чем я перейду непосредственно к истории под названием «Дасмож», выражу еще одну мысль.
Принято считать, что после биологической кончины «оттуда» никто не возвращается. Так ли это? Скорее всего, так. А кому ведом иной ответ – помалкивают в соответствии с неписаным законом. Если же кто заявляет во всеуслышание: «Я был там, но вернулся», он добросовестно заблуждается. Постоять на пороге не значит переступить его. И что такое сам «порог» – этакая незаметная и условная граница между двумя мирами (небесным и земным), непроходимая для простого смертного? А вдруг она – лишь начало весьма непростого пути, состоящего из череды неких комнат-пространств, среди которых есть и Зеркальная Комната?
В нее можно попасть как «с той», так и «с другой» стороны и благополучно вернуться назад. Чаще по воле Провидения, чем по собственному хотению, там сталкиваются люди – как пассажиры поезда в межвагонном переходе, – чтобы поговорить, обменяться опытом, исповедаться, облегчить душу, очиститься от грехов…
* * *
– Меня зовут Александр.
Присутствующие поприветствовали «новобранца», и представились по очереди. «Новобранец» вел себя довольно раскованно, вполне вероятно, он бывал здесь и раньше. Тогда почему его никто не видел? Александр не стал садиться, несмотря на то, что все, присутствующие в Комнате, расположились поудобнее на своих стульях, креслах и даже простеньких табуретках. В помещении, наряду с роскошной мебелью, имелись и длинные плохо струганные лавки, но они пока пустовали. Зеркала давали разноплановые отражения людей и создавали иллюзию множества коридоров, уходящих в бесконечность. Казалось, нет границ у относительно небольшого пространства, нет ни стен, ни пола, ни потолков. Куда ни глянь – увидишь себя и огромное количество окружающих тебя людей.
Александр принялся мерно прохаживаться среди равных ему и, наконец, заговорил.
– Я рос тихим, спокойным ребенком, больше предпочитавшим уединение. Мне нравилось разговаривать с самим собой. Правда, в самом раннем детстве разговором это назвать трудно, так, лепетание, а по большому счету «духовно-чувственное самообщение». То, что случилось однажды, не плод моего детского воображения. Ведь можно предположить, что я нуждался в Друге с большой буквы по аналогии с известной сказкой про Малыша и Карлсона, когда дефицит общения порождает в подсознании искусственный образ этого Друга. Нет. Я не страдал от одиночества – я к нему стремился – и друзей не искал. Я даже не искал достойных собеседников. Впрочем, их просто не было – сверстники говорили о чем угодно, только не о том, что меня могло заинтересовать. А взрослые видели во мне не по годам развитого ребенка и считали букой, в лучшем случае – «не от мира сего». Тем не менее жизнь протекала не в лесу и не в пустыне – в районном центре, где хорошо была развита промышленность, активно велось строительство жилья, как грибы росли целые кварталы с соответствующей инфраструктурой. Строились фабрики, машиностроительные заводы, химические комбинаты, закрытые стратегические предприятия, так называемые «ящики». Дома в новостройках заселялись новоприбывшими молодыми специалистами – выпускниками институтов, техникумов, училищ – инженерами, врачами, учителями, строителями, транспортниками. Создавались семьи, рождались дети.
И у меня – интеллигентная семья, любящие родители, родственники, соседи. До школы я посещал ясли, затем детский сад. Не скучное и не обездоленное детство, такое же, как и у всех советских детей.
Нас было много во дворе нашей кирпичной трехэтажки и соседних домов, жили, не тужили. Казаки-разбойники, прятки, жмурки, классики, мяч, клюшки, шайбы. Костры по вечерам, рогатки, пугачи, драки… Но это, правда, чуть позже.
А пока я совсем маленький, мне 4 или 5 лет, точно не могу сказать. Вечерами папа с мамой отпускали меня погулять в палисадничек перед домом, который разбили и засадили деревьями и кустарниками сами жильцы дома – наши родители. Красивые клумбы с цветами, ряды стриженых роз, кустистый боярышник… Его ягоды я с той поры и полюбил.
Середина осени. Поздно. Может, часов 8 или 9. Солнце давно зашло, темно. Горят окна, за занавесками бурлит жизнь. Тихо на улице. Возможно, по телевизору транслировали какой-нибудь интересный отечественный фильм или передачу, например, «Кабачок 13 стульев» или нашумевший тогда сериал «Сага о Форсайтах». Никого во дворе, один я. Мне такие вечера нравились. И в этом безлюдье мне захотелось еще большего уединения.
Я забрался в самые густые и колкие заросли боярышника, и сквозь его ветки взор мой обратился в небо. Там, наверху, чувствовалось чье-то присутствие. Оказалось, неспроста – вскоре ко мне быстро приблизился светящийся шар. Он был не настолько ярким, чтобы осветить округу – бледно-желтого цвета, размером с футбольный мяч; завис прямо передо мной, чуть выше моей головы; при желании можно было коснуться его рукой. Я молчал и смотрел. Ни страха, ни удивления. Только любопытство и ощущение счастья. Шар заговорил со мной. А я ему стал отвечать. Беседа происходила в полной тишине, знаю, что рта я не раскрывал и никаких слов не слышал, но это была именно беседа. Несмотря на все попытки вспомнить детали того разговора, у меня ничего не получилось. Ни в тот вечер, ни позже – в последующие годы. Память запечатлела лишь окончание.
Шар «сказал» мне, что отныне и всегда будет рядом, и я могу просить у него все, что угодно. Не знаю, сколько мы были наедине с ним. Минуту ли, полчаса. Когда таинственный визитер стремительно улетел по какой-то немыслимой, ломаной траектории, в голове осталось звучать его имя: ДАСМОЖ. Я и не думал искать этому слову расшифровку, она сама родилась, когда на следующий день я попросил у Дасможа какую-то мелочь, а в конце непроизвольно произнес: «ДА Сбудется МОе Желание». Причем я откуда-то знал, как просить: сначала надо было посмотреть на небо в определенном направлении, вытянуть руку, представив на кончике своих пальцев тот шар и сказать ритуальную фразу: «Приди ко мне, Дасмож, и сделай так!». В заключение четко сформулированной просьбы я должен был обязательно произнести: «Я верю тебе, Дасмож, я помню о тебе всегда, да сбудется мое желание!». Также следовало немедленно постараться забыть о просьбе. И тогда она обязательно сбывалась. Еще я знал: злоупотреблять, как и беспокоить Дасможа по пустякам – нельзя. Но кругом и всюду ежедневно нарушал правило: «пусть гости надоевшие уйдут поскорее», «хочу велосипед, давно обещанный отцом», «бездомная собака, побитая пьяным соседом, пускай выздоровеет, а сам сосед в тюрьму сядет», «дядька, бредущий по тротуару, хоть бы споткнулся да в лужу упал», и так далее.
Никому и никогда я не говорил о своем фантастическом Друге, имея твердое убеждение, что потеряю в этом случае его покровительство навсегда. Вам же рассказываю, потому что… ЗДЕСЬ все запреты снимаются. Разве могут быть тайны от собственной Совести?
Не прошло и месяца после того случая, как я обратился к Дасможу уже всерьез, да по какому поводу! Мне понадобилась смерть.
…Во дворе у нас жил бравый парень по имени Витя, которого все боялись и уважали. Он был отпетый хулиган, старше меня лет на пять. Но почему-то покровительствовал мне иногда. Вероятно, потому, что мой отец имел у дворовой пацанвы особый авторитет: его золотые руки и изобретательная голова рождали на свет фантастические поделки – то бумеранги, описывающие в воздухе сложные фигуры и возвращающиеся к твоим ногам. То настоящие луки с камышовыми стрелами. То реактивные мини-ракеты, оставляющие за собой белый шлейф от горючей фотопленки. То диковинный танк, точный макет Т-34 с электроприводом от портативного пульта управления. А еще с разрешения отца Витя иногда брал у нас гитару и пытался на лавочке у подъезда научиться играть на ней. Инструмент так завораживал парня, что несколько лет спустя он собственноручно изготовил самодельную гитару, ни в чем не уступающую по звучанию фабричной.
Я никогда не пользовался предложением Витьки побить любого обидчика, но безвозмездно позволял покататься на моем велосипеде; без спроса отца выносил из дома гитару и давал недолго побренчать на ней. Завершу свое «музыкальное отступление» тем, что Виктор стал в дальнейшем примечательным рок-гитаристом, обосновался в Москве, но позже сменил артистическое амплуа на предпринимательскую деятельность.
И вот однажды, несмотря на взаимную симпатию, он обидел меня. Допустил некую непростительную, с моей точки зрения, грубость по отношению ко мне, своему, как мне казалось, другу. Я вознамерился ему отомстить. Физических данных для этого не доставало, а обида захлестывала меня.