Рассказы и повести
Шрифт:
Папа положил руку на Мишино плечо и привлёк его к себе:
— Я вижу, Лина у вас толковая.
— Ты ещё не знаешь, какая она развитая! — Миша поднял голову: — А наша сила берёт верх, правда, папа? А здорово, что мы добрая сила!
Он задумался. Некоторое время они шли молча. Потом Миша сказал:
— А я буду путешественником. Вот открою какую-нибудь землю и буду показывать туземцам картинки.
— Какие картинки? — удивился папа.
— Простые. Я маму попрошу — она сделает. Они
— Это ты хорошо придумал, — сказал папа. — Ага. Я давно это придумал. Папа, а ты читал про Миклухо-Маклая? Он был знаешь какой добрый! Он не стрелял в туземцев, а лечил их, заботился. А когда он уезжал, они знаешь как плакали: «Рус, оставайся! Рус, оставайся!» Папа, а когда же я совершу путешествие? А то я только в лагере был, а больше нигде.
— Погоди, Мишук, — сказал папа. — Вот война кончится, пожалуйста, путешествуй, я не против.
— А скоро она кончится?
— Похоже, что скоро.
— А больше войны не будет?
Папа подумал и не сразу ответил:
— Вот как разобьём злую силу навсегда, чтобы ей нигде и никогда больше не подняться, вот тогда не будет!
Так разговаривали Миша с папой о всяких важных вещах. Когда они возвращались домой, уже были сумерки. Во всю длину Никитского бульвара выстроились зелёные машины. Папа спросил:
— Почему это столько прожекторов?
— Как, разве ты не знаешь? — удивился Миша. — Ведь это будет салют! Неужели ты не видел салюта?
— Да нет, не видел. Откуда же?
Вот чудно! Папа приехал из армии, в честь которой и устраиваются салюты, а сам ни одного салюта не видел!
— Значит, сегодня увидишь, — сказал Миша.
Он угадал: вечером снова торжественно гремели залпы, взлетали ракеты и вся Москва озарялась причудливым сиянием.
Папа и мама стояли у открытого окна, а Миша взобрался на подоконник, достал свою жужжалку и направил её свет вверх, в небо:
— Папа, смотри, я тоже салютую. А правда красиво?
— Очень, — сказал папа. — Это радуется добрая сила, Мишук.
Глава седьмая
В ТОТ ЖЕ ВЕЧЕР
В тот же вечер, сразу после салюта, папа начал укладываться. Миша с мамой ему помогали. Они положили в папин чемодан рубашки, белые узкие подворотнички, большой пакет с дорогим лекарством, которое папа достал в Москве…
Ещё укладку не кончили, как пришла старушка курьер из Союза художников. Она сказала:
— Художницу Денисьеву просили немедля прийти в Союз.
— Сейчас я никак не могу, — ответила мама. — Вот муж уезжает и…
— Ничего не знаю, — повторила старушка. — А только
— Сходи, Наташа, — сказал папа. — Ведь это недалеко, кажется.
Мама ушла. А Миша с папой закончили укладку. Потом папа щёлкнул замками, поставил чемодан в угол и сказал:
— Так-то! Не горюй, брат. Скоро война кончится, и папа твой вернётся. А пока что ложись спать!
— А ты не уедешь, пока я спать буду?
— Чудак человек! Спи, говорят тебе.
Миша лёг. А папа сел к столу и принялся разбирать бумаги в сумке.
Миша лежал с открытыми глазами, смотрел на папину широкую спину и думал. Думал, думал, потом тихонько позвал:
— Папа!
— Да?
— Папа, послушай. Только не говори сразу «нет», ладно?
— Постараюсь.
— Вот, папа, я придумал… Возьми меня с собой!
— Что? — Папа перестал рвать бумажки, посмотрел на Мишу. — Что ты сказал? Я не понял.
Миша торопливо заговорил, словно боялся, что папа не даст ему договорить до конца:
— Слушай, папа, я всё обдумал. Сейчас мне в Москве делать нечего. В лагере я уже был. В школу ещё рано. Ну что я буду без толку слоняться по двору! Папа, возьми!
Кажется, только сейчас папа наконец понял, чего хочет Миша. Он встал, подошёл к Мишиной кровати, сел рядом с сыном и положил руку на его плечо:
— Мишук, разве это можно? Да ты сам посуди: ну куда я тебя там дену?
Миша сел, откинул простыню:
— А почему нельзя? Очень даже можно! Мешать я тебе не буду!.. Ты и сам говорил, что я тебе не мешаю. Почему нельзя? Вполне можно!
Папа прикрыл Мишу простынёй:
— Во-первых, ляг! Вот так. А во-вторых, это вопрос серьёзный. Город разорён. Фронт ещё недалеко…
Миша лёг было, но сразу же опять вскочил:
— Но ведь там не самый фронт! На фронт нельзя, я знаю, но я ведь и не прошусь на фронт. А туда можно. Папа, решайся!
Папа принялся теребить свою бороду. Он долго теребил её, потом сказал:
— Я и сам бы, пожалуй, не прочь взять тебя, но…
Но Миша не дал папе договорить. Он сорвался с кровати, схватил подушку и подбросил её к потолку:
— Ура! Можно, можно! Ура!..
Папа поднял с полу подушку, взбил её и положил на место:
— Ну, вот что: первым делом, ляг! Отбой! А то я и разговора с мамой затевать не буду.
Миша мигом лёг, свернулся в клубок:
— Отбой, слышишь, папа, уже отбой!
Он захрапел изо всех сил. Ему сразу стало хорошо. Он лежал, сопел, будто во сне, а сам прислушивался к тому, как папа рвёт какие-то бумажки, зажигает трубку, курит… Легонько поскрипывают его высокие сапоги, широкий ремень, тихонько позвякивают ордена, когда папа поворачивается или нагибается.