Рассказы и сказки
Шрифт:
Я смотрел во все глаза. Ножки поднатужились и подняли крышку. Они изгибались, шевелились, передавали тяжёлый груз одна другой. Крышка ползла вверх по иглам. Она доползла до самой ежиной макушки и остановилась. Получился щит.
Ёж покачал его: крепко сидит? Крепко! И полез вверх по большому камню. Теперь он лез спокойно — со щитом ему никакой враг не страшен.
Но где же остальные ежи?
Посмотрел я вокруг внимательно. Ну конечно, вон их сколько! Хитрецы: кто пучком травы прикрыт, кто створкой раковины. Глянешь не знаючи — нет под скалой никаких ежей.
Одни живые домики.
Пиранья
Один мой приятель — капитан теплохода — уходил в рейс в Бразилию.
— Что тебе привезти? — спросил он на прощание. — Хочешь, привезу чучело колибри? Птица, а вся, с хвостом, в спичечный коробок влезет.
— Знаешь что, — ответил я, — привези мне пиранью. Только смотри, чтобы она тебя по пути не съела!
Пошутили и расстались. Приятель ушёл в плавание, а я про свою просьбу забыл на другой же день. Ну кто, в самом деле, будет везти через полсвета маленькую речную рыбку! Даже если это пиранья.
Кстати, вот что она такое.
Пиранья — родич нашего карпа, живёт в реках Южной Америки. За хищный нрав её часто называют речным волком. Ходят пираньи стаями и, как волки в стае, наглы и беспощадны.
Вот какие истории рассказывают.
Один путешественник катался по реке в лодке и веслом ранил себе палец. Чтобы умерить боль, он опустил руку в воду. Вокруг раненого пальца тотчас же закурилось розоватое кровяное облачко.
В то же мгновение в руку впились десятки острых зубов. Путешественник закричал от боли и выдернул руку.
Она была вся в крови, кусочки мяса из неё были выхвачены, как бритвой, а раненый палец изуродован окончательно.
Другой раз в реку, спасаясь от слепней, вошло стадо коров. Пираньи напали на них. Через час в жёлтой воде остались только дочиста обглоданные коровьи кости…
Прошло более месяца после ухода моего приятеля.
Сижу как-то я днём дома. Звонок. Открываю дверь, вижу — стоит на лестнице мой капитан, весь коричневый от загара, и держит в руках банку, прикрытую марлей.
— Держи! — говорит он. — Еле довёз: три раза из банки на пол выпрыгивала… Ну, прощай, я ещё дома не был!
И ушёл.
Взял я банку. В ней плавает небольшая, с нашего окунька, голубоватая рыба. Бока в красных пятнышках. Морда тупая, короткая. Ничего особенного, только, когда раскрывает рот, видны зубы.
«Ого, если такими тяпнуть за палец!»
Мне от такой мысли даже неприятно стало. Осторожно внёс пиранью в квартиру, перелил вместе с водой в пустой аквариум.
— Ну, теперь живи! Только чем тебя кормить?
«Конечно, сырым мясом!»
Сбегал в магазин. Принёс. Бросил кусочек в аквариум.
«Сейчас как цапнет! — думаю. — Брызги полетят!»
Жду. Ничего. Отошла моя пиранья в сторону. Наверное, хитрит. Бросил я второй кусочек, а сам ушёл по делам.
Возвращаюсь — мясо не тронуто. Пиранья стоит над самым дном, шевелит плавниками, на мясо никакого внимания.
Тогда я набрался отчаянной смелости и, чтобы разбудить в рыбе хищника, сунул в аквариум палец.
Пиранья не шелохнулась…
Не знаю, что она ела у моего приятеля на теплоходе, — может быть, у него была для неё какая-то особенная бразильская пища, — но у меня рыба заскучала.
В одном углу аквариума стёкла были с браком — жёлтые, мутные. Отойдёт, бывало, пиранья в этот угол, уставится в стекло и смотрит. Должно быть, стекло напоминало ей мутную воду родной Амазонки.
Всего три дня прожила у меня диковинная гостья.
Когда на четвёртый день я вошёл утром в комнату, рыба неподвижно лежала на песке. Жабры её не шевелились. Она лежала, обращённая головой в тот самый жёлтый угол аквариума, где простояла накануне целый вечер.
Белёк
Эту историю мне рассказал Мирошниченко — капитан ледокольного парохода «Ладога». Мы стояли в заливе Советская Гавань, и капитан, когда я приходил к нему, всякий раз крутил в каюте киноролик о тюленях, который он снял во время плавания.
Белёк был нерпушонком — сыном жёлтой тюленихи-нерпы, белый-белый, пушистый, как заячья рукавичка. Только нос и глаза у него были чёрные.
Плавал он ещё плохо, и поэтому мать держала его в лёжке, на снегу, возле большой ледяной глыбы — тороса.
Однажды мать отправилась в соседнюю полынью за рыбой. Белёк лежал и смотрел на мир круглыми, как бусины, глазами.
Вдруг рядом с ним появилась тень.
Это приближалась беда.
У матери Белька тени не было. Когда она ползла по снегу, то плотно прижималась к нему животом.
Бедой могли быть только медведи и люди. О них мать рассказывала столько, что Белёк отлично представлял их себе.
На всякий случай он ткнулся носом в снег и замер.
Всё тихо. Тогда он чуть-чуть повернул голову и покосил глазом.
Рядом с ним стоял мохнатый четырёхногий зверь с длинной шеей и опущенной до льда мордой. Медведь!
У Белька отчаянно заколотилось сердце и похолодели кончики ласт.
Медведь не торопился. Он прошёлся около Белька, задел его лапой и грузно лёг на снег.
Нерпушонок лежал ни жив ни мёртв. И вдруг он понял: медведь ждёт его мать!
Прошёл час. Впрочем, Белёк не знал, что такое час. Он даже не знал, что такое год, зима и лето. Ему было всего только две недели от роду.
Послышался лёгкий шум.