Рассказы и сказки
Шрифт:
Маленький лоцман кивнул, но на всякий случай ещё раз осмотрел берег в бинокль.
— У вас тут сложно! — сказал он. — Река, приливы, отливы… У нас на Балтике проще!
И он вздохнул.
Мимо открытой двери по палубе прошмыгнула Машка.
— И знаете, — сказал лоцман, — у нас на Балтике зверей держать на кораблях не разрешают. От них запах и портится обмундирование.
Когда катер с баржей подошли к «Победе», Машка снова появилась у рубки.
— Иди, Маша, на корму! — ласково сказал старшина.
Машка посмотрела
— Урч! — сказала она.
— Пошла на место!
— Рррр!
— Ничего не понимаю, почему она сердится? — сказал старшина. — Тихий зверь, год с нами плавает, все порядки знает…
— Может, что делаем не так? Не тем курсом идём? — осторожно спросил балтиец.
Старшина засмеялся.
В этот момент катер дёрнулся, старшина и лоцман упали друг на друга.
— Трос лопнул! Баржа сидит! На мель выскочила! — закричали матросы.
Все выбежали на палубу.
Баржа неподвижно стояла на месте. Вокруг неё расплывалось жёлтое пятно.
— Отдать якорь! — скомандовал старшина. — Ах ты! — добавил он. — И верно, не так шли: прилив-то забыли. На этом месте, — обратился он к лоцману, — Прохор Петрович всегда останавливался, прилива ждал… Где эта чёртова скотина?
Машка уже была на носу. Она стояла столбиком у борта и облизывалась. От берега к катеру шла лодка. Ветер доносил сладкий запах горбуши.
Прохор Петрович лежал на белой больничной кровати, укрытый тонким застиранным одеялом.
Над ухом шёпотом бормотал репродуктор.
Ночь лоцман не спал. За окном в чёрном небе падали звёзды. Они летели наискосок из левого угла, вправо и вниз. Не долетев до подоконника, звёзды гасли.
Под утро Прохор Петрович забылся. Ему снова приснился сон.
Снился адресный стол.
Стол был огромный. Он стоял над всем городом, упираясь четырьмя ногами в землю.
Маленькие люди суетились у его подножия. Людям нужно было узнать что-то очень для них важное. Они кричали и размахивали руками. Стол стоял молчаливый, как гора. Изредка с него срывались и падали вниз белые листки бумаги.
Прохор Петрович тоже суетился и бегал вместе с людьми. Он тянул руки вверх к падающим листкам, но каждый раз толпа относила его в сторону.
Вдруг Прохор Петрович увидел Машку. Она пробиралась к нему. В зубах Машка держала белый листок. Она повизгивала и огрызалась — ей наступали на лапы. Листок белел, как салфеточка на груди.
Прохор Петрович хотел броситься к ней навстречу, но почувствовал, что ноги у него опутаны якорной цепью. Он с трудом волочил их.
Когда до Машки оставалось каких-то десять шагов, Машка и стол исчезли. Вместо города перед ним жёлто и безбрежно горел на солнце лиман. Под ногами качалась палуба…
Прохор Петрович проснулся. Кто-то осторожно покачивал койку.
Перед ним стояли сестра и врач в белых халатах.
— Мы решили выписать
Мокрая глинистая дорога сделала ещё один поворот. Открылась бухточка. Прохор Петрович спустил с плеча на землю фанерный, с острыми углами, чемодан. Машка подошла к чемодану и обнюхала крышку.
Чемодан пах хорошо: машинным маслом, железом, катером.
— Вот так, — сказал Прохор Петрович, — доплавались мы с тобой, Машка. Будем плавать теперь на берегу. Склад вещевой мне дают.
Весеннее солнце быстро сушило глину. Обочина дороги желтела прямо на глазах. В бухте белой уткой плавала последняя льдина.
Прохор Петрович поднял чемодан.
Ещё поворот — и открылась щитовая база. Чёрные деревянные домики на берегу, вытащенные на зимнюю стоянку щиты.
Щиты лежали, словно старинные корабли, — задрав кверху острые носы, подняв в небо частокол мачт. На одном щите уже прилаживали между мачт серое, в заплатах полотнище.
— Здорово они его расстреляли! — сказал про полотнище Прохор Петрович. — Из пушек, видно, здесь бьют. Вот служба — рвут да чинят! Чинят да рвут.
Он замолчал и начал спускаться с дороги, тропинкой вниз.
Машка побрела следом. За зиму она вымахала в длину, отощала. За Прохором Петровичем лез чёрный с синим отливом медведь ростом с телка. Лез, осторожно ставя лапы на камни, корни, щупая, где крепче упор.
На щитовой базе служба оказалась тихая. Прохор Петрович днями сидел в складе, порол тяжёлую грубую парусину, банками выдавал смолу, перекатывал с места на место свёрнутые в тугие круги канаты.
Ещё он ругал матросов.
— Ну, что вам от неё надо? — говорил он какому-нибудь здоровенному верзиле в тельняшке. — Не с кем бороться? Да вас, таких дурней, здесь сотня. Она же скоро вас рвать начнёт. Ведь растёт — силу набирает. Беда будет!
Матрос стоял перед ним потный, красный, вытирая шею разорванным рукавом рубахи.
— Где медведь? Небось спрятался теперь от тебя.
Однажды после такого разговора Прохор Петрович нашёл Машку под одним из щитов. Она лежала, привалясь к длинному коробчатому поплавку и, рыча, вылизывала шерсть.
В бухте сонно плескала вода. Над берегом пахло смолой, стучали топоры. На щите двое матросов кривыми иглами зашивали полотнище — готовили щит в море.
— Что с тобой делать — ума не приложу! — сказал Прохор Петрович и присел возле медведицы. — В город отдать — некому. В лес завести — не уйдёшь… Ну, ладно, сиди здесь, — он привстал, — мне на обед да в море: человек один подменить просит. Хоть раз посмотрю, как тут стреляют!..
Щит на стрельбу повели сразу после обеда. Подошёл буксирный катер, завёл на щит канат — щит уже качался на воде — и потащил его из бухты.