Рассказы и сказки
Шрифт:
– Ну? - сказала сестра, одобрительно улыбаясь.
– Все? - спросил я.
– Все.
– Можно идти?
– Идите и ложитесь спать.
За мною щелкнул замок. Что же теперь делать? Как быть? Я был гораздо беспомощней и беззащитней, чем жена. Я прошел по Москве, прижимая к пальто вещи, не потерявшие еще ее теплоты. Редкие прохожие обращали на меня внимание. Некоторые уступали мне дорогу.
Я вернулся домой. В квартире было пусто и ярко освещено, как ночью. "Забыли потушить свет", - подумал я, лег на диван и вдруг заснул мертвым сном.
Я вскочил, думая, что проспал часов десять. Но продолжалось утро. Я спал не больше часу. Бросился к телефону и холодными пальцами набрал родильный дом. Сонный, тихий, еле слышный голос сказал мне, что она еще не родила.
– А можно надеяться - когда? - спросил я.
– Вам позвонят.
– Вы наверное знаете, что еще нет?
– Наверное.
– А, простите, вы не можете сказать - когда можно надеяться?
Там опустили трубку. Я прилег на минуточку вздремнуть и проснулся от телефонного звонка. Было часов пять вечера. Значит, я спал часов восемь подряд. Электричество продолжало гореть над головой, но Кремль за окном был ярко и розово освещен заходящим солнцем. Я не поверил, когда услышал тот же сонный, тихий, еле слышный голос, сообщавший, что у меня родилась дочь и жена чувствует себя прекрасно.
И тут меня охватила лихорадочная деятельность. Наскоро умывшись, я вышел из дома. Прежде всего я бросился в цветочный магазин. О, этот план у меня уже был готов давно: на все деньги - цветов и завалить всю квартиру! Пускай моя дочь (нет, каковы слова - "моя дочь"! Как это волшебно звучит!), пускай же моя дочь лежит в своей маленькой кроватке среди цветов, как сказочный мальчик с пальчик в атласной чашечке розы!
Душный оранжерейный воздух цветочного магазина окружил меня теплыми запахами вазонов и дождя. Я стоял в джунглях папоротников, цитрусов, пальм, анемонов, парниковой сирени. В глиняных кувшинах на гибких, высоких стеблях, покрытых коралловыми зубцами шипов, качались жаркие розы. С поспешной жадностью я стал выбирать корзины и букеты. Продавщица - маленькая московская модница с русой гривкой, падающей из-под белого берета на половину цветущего лица, - смотрела на меня с безграничным изумлением и страхом.
– У вас есть дети? - спросил я с живостью.
– Я - девушка! - с достоинством ответила она и: поджала губы.
– Вот видите. Значит, вам это не может быть понятно. А у меня есть дочь. Довольно взрослая. Ей уже часа три-четыре. И я хочу, чтобы она вошла в жизнь, как в цветущий: сад. Вам это понятно?
– Отчего же непонятно? Понятно. Сегодня родилась.
– Верно! Она сегодня родилась, и я хочу, чтобы завтра она уже лежала в своей маленькой кроватке среди всех этих цветов, как мальчик с пальчик в атласной чашечке розы.
– Ну, это навряд ли. Раньше чем дней через семь-восемь домой не попадет. У них в родильных домах такие ужасные правила. У меня сестра в прошлом году родила двойняшек, так, имейте в виду, попала домой только на десятый день.
Этого я и не предвидел. Я был убит. Я вышел из магазина пошатываясь. Шутка сказать: семь-восемь дней! А я? Что буду делать я в продолжение этих ужасных семи-восьми дней? Впрочем, дела у меня нашлись. Днем я томился у телефона, дожидаясь звонка "оттуда". Звонок раздавался, и я слышал слабый голос жены, которая спрашивала, как я себя чувствую и не забываю ли я есть на ночь простоквашу.
– А ты, ты как себя чувствуешь? - кричал я в горячую трубку. - Как наша дочка?
– Наша дочка ничего. Спит.
– А какая она?
– Маленькая.
– Я понимаю, что маленькая. А симпатичная?
– Очень. Лучше всех. Я ее ужасно люблю.
– Я ее тоже очень люблю. Но все-таки какая она?
– Какой ты чудак! Я ж тебе объясняю - маленькая. Симпатичная. Лучше всех. Она сегодня чихнула.
– Насморк? - испуганно кричал я.
– Да нет. Какой ты чудак! Просто чихнула. На всю палату. И вообще она высокомерная.
– Как высокомерная?
– Обыкновенно как. Высокомерная. Ты - чудак, ничего не понимаешь. У нее высокомерное выражение.
Но тут в телефоне начиналось щелканье и нетерпеливый стук. Вмешивались чужие голоса. Это другие отцы торопились услышать подробности о своих детях. А я поспешно кричал:
– Приезжай скорей! Поцелуй нашу высокомерную дочь! Ты не узнаешь комнату, она вся будет в цветах. Наше высокомерное дитя будет лежать в своей маленькой кроватке, как мальчик с пальчик в атласной чашеч...
Я выходил на улицу. Я бродил мимо магазинов, останавливаясь возле витрин с детскими вещами и игрушками. С непредвиденной нежностью рассматривал я кукол и лошадок, капоры, распашонки, одеяльца, мячи, аэропланы и парашюты. Рано утром я сидел в садике против Моссовета, ведя с няньками обстоятельные дискуссии о воспитании детей. Между тем Москва на моих глазах украшалась. Зеленые гирлянды тянули вдоль фасадов. В витринах появились пейзажи и натюрморты. Красные полотнища пересекали улицы. Узкие флаги трепетали над станциями метро. Площади крутились, как карусели, в ярких лентах, зелени, цветах, плакатах.
И вот наступил желанный день. Я мчался на такси в родильный дом за женой и дочкой. Но по дороге я должен был заехать в цветочный магазин для того, чтобы послать домой на все наличные деньги цветов. Но боже мой, что случилось? Магазин был пуст. Голые полки и стопки вазонов. Спутанные мотки рафии.
– Цветы?.. - задыхаясь, сказал я.
Маленькая модница в белом берете посмотрела на меня с сожалением и развела розовыми руками:
– Все.
Я бросился в другой магазин. Оттуда двое вспотевших комсомольцев вытаскивали последнюю пальму.
– Цветы! - почти крикнул я.
– Все.
В течение получаса я объездил все цветочные магазины города. Они были начисто опустошены.
Это было невероятно.
– За город! На Клязьму! Куда-нибудь!
Шофер посмотрел на меня с сожалением:
– Навряд ли, товарищ, где-нибудь достанете. Сами понимаете...
Я ничего не понимал. Прямо-таки как нарочно. И именно в такой день! Я велел ехать в родильный дом. Слезы выступили у меня на глазах, когда я увидел похудевшую жену с оживленно блестящими глазами, которая протянула мне нечто завернутое в голубое вязаное одеяльце. Я стал целовать милые, худые руки, в то же время пытаясь заглянуть в одеяльце.