Рассказы и стихи (Публикации 2011 – 2013 годов)
Шрифт:
* Чистый еврейский жир (нем.)
Семейная ссора
Лопнуть можно было от злости. Столько усилий. Столько времени. Уговаривать. Уламывать. Наконец победить. Почти победить. Она впервые согласилась приехать на подмосковную дачу. Сегодня вечером. И вдруг – на тебе! Внезапно надо лететь. Именно сегодня вечером. И даже нет возможности предупредить ее. Лопнуть можно от злости.
А тут еще лети обычным рейсовым самолетом.
При Сталине!.. При Сталине не было бы необходимости в таком полете. Раз-два и все бы окончили. Организаторам – "вышка", остальных – лет на пятнадцать на великие стройки коммунизма. Он-то хорошо знаком с этой системой. Сразу же после окончания института, молодой инженер, он стал капитаном МГБ на строительстве Волго-Донского канала. Там и началась его головокружительная карьера.
И вот сейчас она под угрозой. Не важно, что никто его не предупредил об этом.
Невероятно обостренное чувство опасности помогало ему, извиваясь доползти до вершины. А сейчас, на вершине, как изовьешься? Ситуация!
Несколько часов назад Сам внезапно вызвал его к себе. Крики, матюги и прочие атрибуты власти - к этому он привык, пока стал союзным министром. Не то обидно, что союзного министра сейчас отчитали как мальчишку. Обидно другое.
Сам получил информацию от первого секретаря обкома партии, а его обошли. Он и понятия не имел о том, что там произошло. Вот она - опасность. Директор завода, говнюк этакий, обязан был сообщить ему до того, как это стало известно обкому. Ну, погоди! Шкуру завтра спущу с директора. Нет, не завтра. Сегодня же ночью. На аэродроме. При всех. Приедет, небось, встречать.
По лужам, по мокрому снегу, провожаемый референтом, он шел к самолету. Шел не в общем потоке. Из отдельного зала. Но самолет-то обычный, рейсовый. И ее никак не предупредишь. А может, референт? Нет, опасно. Да и там, на заводе, что предпринять в такой ситуации? Вот оно как навалилось. Разом.
Внезапно.
В самолете слегка полегчало. Может, и не закатилась она, его счастливая звезда? Уютный салон-купе, отгороженный от остальных пассажиров. Стюардесса - с ума можно сойти. Что там тебе подмосковная дача! Коньяк "Двин". Не аэрофлотский. Дольки лимона, посыпанные сахаром и кофе. Выходит, стюардессу предупредили о его привычке.
Грех жаловаться и тосковать по сталинским временам. Сейчас не хуже. Вот только там на заводе... Как расхлебать все это? Поглядим. Авось не закатилась еще его счастливая звезда.
Суета в ЦК и в министерстве, напряженность и готовность в одном из комитетов, внезапный срочный вылет министра - все началось с незначительного события. Даже не события, а так...
В прошлом году на октябрьские праздники Алексея, ударника коммунистического труда, электросварщика трубопрокатного завода, премировали годичной подпиской на приложение "Советский спорт". Алексей хотел уже было обидеться. Дело в том, что после четвертого класса он не прочел ни единого слова. Даже бутылку, даже пачку папирос он отличал только по внешнему виду, а не по буквам на этикетке. Он уже было взвился, но кореш дернул его за телогрейку и промычал: "Сиди, дуря, это же дефицит!" Дефицит - оно понятно. Надо брать.
В январе Алексей получил первый номер и сперва даже не обратил на него внимания. Но вспомнил, что дефицит, и стал читать.
Вы знаете, каково варить шов в конце июля, когда за три дня надо нагнать месячный план? Но и тогда Алексей не потел так, как над первой в жизни заметкой. А заметка была - я те скажу! Почему наши продули чехам. Паршивая бумага в тот вечер оказалась интереснее цветного телевизора. Да что там телевизора! Даже забыл выскочить на угол тайком от Вари, распить на троих.
Всю неделю Алексей был главной фигурой в цехе. Обычно молчаливый, он сейчас изрекал такие подробности о матчах, что ребята только успевали комментировать: "Иди ты!"
Короче, Алексей лежал на диване и уже добирался до пятой страницы приложения "Футбол-Хоккей", когда Варя вернулась с работы. Она бессильно опустила у порога обе авоськи, разогнулась и сказала:
– Леша, помоги, рук уже не чую. Капусту у нас давали, так я...
Алексей посчитал ее поведение глупой демонстрацией, отвлекающей его от важного занятия. Он только взглянул на подмерзшие кочаны и продолжал читать.
– Ты что, оглох, бугай? Занеси капусту в чулан. Тебе же принесла, пьянчуге, нашинковать!
– Чего раззявила плевало? Человек отдыхает. Пришел с работы.
– А я что, с блядок пришла, паразит?
– Это кто же паразит? Рабочий класс, что ли? Вкалыватель?
– В кровати ты вкалыватель. Помотался бы ты между станками, как мы мотаемся.
– Знамо дело. За сто десять рубликов в месяц. У нас при социализме каждому по труду. Тебе за твое мотание сто десять, а мне за мой труд четыреста.
– Ах, так? Ну, погоди-ко, я те покажу социализм!
Холодный ужин и пустая кровать (Варвара постелила себе на диване) еще больше укрепили Алексея в его правоте. Стерва этакая! Ей-то чего кобениться? Работает не больше других. Детишки у мамы в деревне. Вот когда в школу пойдут, может, и станет потяжелее. Денег хватает. Мебля полированные. Какого же ей ... надо?
Как и при всякой ссоре, через несколько дней все улеглось, все забылось, все успокоилось. Алексею, во всяком случае, казалось, что не может у нее быть никакого продолжения.
Но через четыре месяца, еще более неожиданно, чем если бы вместо газировки в цехе поставили краны со "Столичной", именно на их участке в соседней бригаде появилась Варвара. Появилась в брезентовой робе, со щитком, взяла электрод и пошла варить шов.
Бригада поначалу только ахнула. Потом все ринулись смотреть, как там у нее получается. А получалось неважно. Шов шел неровно. Электрод клевал. Варвара часто отрывала от лица щиток. Было ясно, что еще до конца смены глаза у нее будут, как песком засыпанные. Мужики охальничали. Но все их соленое остроумие, казалось, отскакивало от брезентовой робы. Тогда бригада повернулась к Алексею, застывшему, как чугунная болванка.