Рассказы из Санта-Моники. Андалузские истории

Прокудин Александр

Педро не помнил, как доехал до мотеля. Вся его жизнь в одно мгновение разрушилась, разлетелась на части, словно в нее угодила огромная авиационная бомба. О чем ему сообщили по телефону, и сейчас он приехал смотреть на собственные обломки и осевшую на них бетонную пыль.

Стояла адская жара раннего августа, хорошо знакомая жителям андалузских предгорий. Приятели сидели внутри полицейской машины на стоянке возле мотеля.

Серхио не столько сочувствовал, сколько возмущался.

– Надутый индюк! – описывал он «хлыща». – Я таких знаю. Ходит в костюме, несмотря на

жару – выпендривается перед бабами. Машина не из дешевых, я уже попросил ребят проверить. В номере они пробыли минут сорок, но сейчас Валентина уже уехала. Ты не встретил ее по дороге? Педро?

– Нет, – ответил Педро пересохшими губами. – Но сам он еще там? Я пойду к нему.

– Ты уверен? – спросил Серхио, который все-таки был полицейским. – Не натвори глупостей.

– Это будет самое трудное! – ответил Педро и достал из-за пояса огромный черный револьвер.

Спустя полминуты борьбы оружие оказалось в руках у Серхио.

– Перестань! Одно дело застукать жену на измене, и совсем другое сесть в тюрьму за убийство ее хахаля, – увещевал он друга. – Или, что еще унизительнее, за попытку убийства. Эта пищаль не выстрелит, говорю тебе как полицейский, разбирающийся в оружии. Ты где его держал? В чане с опарой?

Револьвер действительно был далеко не в боевом состоянии. Он хранился в семье Веласкезов еще со времен гражданской войны, на всякий случай приобретенный дедом Педро от воров и мародеров (которых в Санта-Монике так и не появилось). Все это время оружие пролежало на чердаке, ржавея в темноте и не находя себе ни заботы, ни применения.

– Хорошо, я пойду так, – согласился Педро. – Просто, чтобы увидеть кто это.

Со своего места, из полицейской машины, Серхио Бунимара видел, как пекарь постучал в двери номера мотеля. Ему открыли. Педро постоял на пороге: жестикулируя, он задал какой-то вопрос, ему что-то ответили. Затем дверь захлопнулась. Педро пробыл перед ней еще секунд шесть-семь и с опущенной головой, походкой человека больного всеми смертельными болезнями сразу, вернулся к машине.

– Ну? Что? – с нетерпением спросил друг.

– Он ходит голышом по номеру, – дрожащим голосом ответил Педро. – И похабно шутит.

– Что ты у него спросил?

– Не видел ли он мою зажигалку. Мол, я забыл в этом номере до него. Он ответил, что обычно в таких мотелях все заваливается за матрас. Во время… Во время «родео»…

На слове «родео» Педро всхлипнул.

– Это правда, – подтвердил наблюдение «хлыща» Серхио.

– Меня чуть не вырвало, – произнес Педро, с трудом сглотнув комок тошноты. – А еще…

Он опустил голову и зарыдал.

– А еще у него вот такенный хер… – сказал он сквозь слезы и показал руками примерно половину французского багета.

Серхио ничего не оставалось, как бережно обнять друга и с сочувствием похлопать его по содрогающейся спине.

– Я пробил по автомобильным номерам, – сообщил он чуть погодя. – Его зовут Мигель Крусарес, работает торговым менеджером. Живет в Манильве, у самого моря.

Вечер в семье супругов Веласкезов прошел необычно. Педро молчал и пристально смотрел на любимую супругу, буквально ее разглядывая.

Но только в те моменты, когда она этого не видела. Как только Валентина поворачивалась в его сторону, пекарь тут же опускал глаза в тарелку.

Но что-то жена пекаря все же почувствовала. Во всяком случае, именно она начала разговор.

– С тобой все в порядке, Педро? – спросила Валентина, слегка прищурив веки.

– Вполне, – пекарь снова сделал вид, будто ужинает, хотя на самом деле не мог проглотить ни кусочка.

– Слушай…

Валентина присела напротив мужа и положила на его руку свою (Педро будто пронзило током).

– Я на два-три дня съезжу к Адель.

– К Адель? – переспросил пекарь, и глаза его заблестели.

Подруга жены, как он прекрасно помнил, жила в Манильве. Как раз в том городе, откуда приехал на своей роскошной машине проклятый «хлыщ Крусарес».

Чувствуя, что еще немного и он выдаст себя, не справившись с чувствами, пекарь все-таки взялся за еду по-настоящему. Набив рот обжаренной с овощами морсильей, он принялся интенсивно ее пережевывать, внимательно слушая при этом, что его жена скажет дальше.

– Да, к Адель, – подтвердила она. – На пару дней. Она давно звала.

Педро кивнул и взял из хлебной корзинки половинку им лично испеченной пистолы. Перед глазами тут же воскресла картина из мотеля. Пекарь поспешно положил продолговатый хлеб обратно и вытер руки о скатерть.

– Это обязательно? – спросил он жену, не поднимая глаз.

– Что обязательно?

– Ехать.

– Что за вопрос? – удивилась Валентина. – Педро, с тобой действительно все нормально?

Пекарю показалось, что супруга просто ушла от ответа.

– Давай… поговорим? – тихо произнес он сквозь комок в горле и робко взглянул на жену.

– Поговорим, когда я вернусь, – рассмеялась она в ответ, не заметив того, как задрожали губы ее мужа, и какой тоской и тревогой наполнились его глаза. – Обещаю!

Валентина поцеловала мужа в лысину (его снова пронзила молния) и спокойно отправилась спать.

Педро просидел перед остывшей марсильей и хлебной корзинкой еще около часа, поклявшись никогда в жизни больше не печь ничего продолговатого.

Веласкез ждал жену двое суток, все это время не находя себе места. Едва ли не впервые у него подгорели булочки, и не взошло тесто, поставленное на ночь. Он извелся. Не помогли ни вино, ни молитвы, ни разговоры с другом Бунимарой.

– Что же тут попишешь, дружище? – неуклюже утешал его бывший одноклассник. – Всякому известно, что нужно от мужиков бабам. Деньги, роскошная тачка, да член размером с Муласен.

После этого разговора, Педро стал избегать смотреть не только на предметы фаллической формы, но и просто на восток. В хорошую погоду оттуда отлично была видна упомянутая Серхио наивысшая точка Кордильеры-Бетики (а дни, как назло, выдались солнечными и полными прозрачного горного воздуха).

Он звонил ей пару раз. И оба раза слышало одно и то же: шум моря, который она так любила, и ее счастливый, беззаботный голос.

– У меня все прекрасно! Не волнуйся! Я вернусь, когда спадет жара.