Рассказы израильских писателей
Шрифт:
— А прокормит ли оно нас? — продолжала сомневаться рыбачка.
Пошел мелкий дождь. Они стали завтракать.
— Озеро многое дает, — сказал рыбак, продолжая развивать свою мысль и не обращая внимания на сомнения жены.
— Сможем ли мы прожить этим озером? — не унималась жена.
Они разрезали лежавшую на тарелке жареную рыбу. Веселые дождевые брызги разлетались во все стороны.
— Озеро — это настоящее сокровище.
«Все равно тяжело нам здесь будет», — подумала про себя рыбачка.
Все приготовленные блюда были съедены.
Как только небо немного просветлело, рыбак сорвался с места.
— Ну, пора за работу!
Словно два разбойника, они набросились с острыми ножами на мягкие верхушки камыша, откладывая в сторону самые лучшие и зеленые. Метелки, словно маленькие зонтики, одна за другой падали в кучу. Женщина собирала их, а мужчина набивал ими мешки.
— Мало, надо еще, — сказал рыбак.
— Даже если нарубим еще столько, кто знает, хватит ли для того, чтобы набить матрац?! — шутливо высказала свои соображения рыбачка.
— Хватит… Безусловно, хватит… не волнуйся, — успокаивал ее рыбак, наслаждаясь очаровательной улыбкой, которая осветила лицо жены, и он начал работать с удвоенной энергией.
— Ха-ха-ха, — раздался ликующий смех молодой рыбачки. Кажется, ее пессимистическое настроение прошло. Все опасения рассеялись, как тучи перед ветром.
— Хо-хо-хо, — рассмеялся и рыбак, словно эта работа была игрой в сравнении с ловлею рыбы неводом.
Работа затянулась до вечера. Несколько мешков, плотно набитых мягкими верхушками, лежали на дне лодки, как пуховые подушки.
Дорога обратно оказалась куда длиннее. Плавание по заросшему водорослями озеру и среди камыша, верхушки которого волочились вслед за лодкой, было уже позади. Рыбак длинным шестом отталкивался от илистого дна и направлял лодку в сторону надежного берега. Дождевые тучи еще гуще обволокли небо темной тенью. Угрюмое озеро заволновалось от колыхавшего его ветра. Лодка вышла из узкого русла и снова очутилась среди летающих стай диких уток, предвещавших беду. Испуганные серебристые цапли кружились над водой.
Рыбачка, посматривая на видневшийся вдали лагерь, озабоченно спросила:
— Неужели будет буря?
— Сиди посередине и сохраняй равновесие, — распорядился рыбак.
— А не настигнет ли она нас в дороге? — переспросила она.
— Самое трудное осталось позади, а теперь — вперед! — скомандовал мужчина.
Впереди вынырнул нырок и резко свернул в сторону. Дикие утки кружились в воздухе на расстоянии ружейного выстрела.
Огни лагеря приближались. Показались низкие бараки. Вот и деревянная пристань, где надо причалить.
— Держись за веревку, — повелительным тоном сказал рыбак.
Пузатые мешки едва не выпали из лодки. Но товарищи, вышедшие рыбаку навстречу, помогли их выгрузить.
Лодку отвели на глубокое место, а то чего доброго буря ее выбросит на берег. Рыбачка ступила на землю, уже успокоившись. Молча, с улыбкою следила она за последними распоряжениями мужа. А сама про себя думала: «Теперь у нас будет матрац… Теперь можно будет после трудового дня поспать на мягкой постели… Может быть, и жизнь будет полегче, когда обоснуемся, обживемся. Мы ведь живем у озера, а оно источник нашего существования. Оно охранит нас от всяких невзгод».
Жена Циона Наама вернулась с работы вечером. Она служила прислугой. Тощая, болезненная, она еле держалась на ногах от усталости. Навстречу ей по улице шла орава малышей. Заметив ее еще издали, они со всех ног бросились к ней. Не прошло и минуты, как они уже окружили мать, толкая друг друга, хватаясь ручонками за ее платье, — шумная, веселая и непоседливая компания. Это были дети нищеты, — оборванные, в царапинах, ссадинах и синяках, вечно голодные, но не унывающие, чуть ли не с колыбели предоставленные самим себе, драчуны и забияки, всегда готовые принять на свою голову ругань и побои и не считающие это даже за наказание. С шумом и визгом, с взаимными жалобами и упреками, они сопровождали мать, наперебой выкладывая ей все свои детские обиды, будто эта слабая и худая женщина была их высшим судьей, беспристрастным и справедливым, который каждому воздаст должное — строго накажет нечестивых и наградит праведных.
41
Действие рассказа происходит в конце 30-х — начале 40-х годов. В нем использована одна из сюжетных линий романа писателя «Живущая в садах».
Так гурьбой они дошли до дому.
Шестилетний Юсеф, которому на вид можно было дать не более четырех, низкорослый, худой, с перепачканным лицом и огромными глазами, теребил мать за руку, желая привлечь ее внимание.
— Мам, а мам! — тормошил он ее за платье, вертясь под ногами. — Нисим побил меня. Он толкнул меня в спину, а я упал лицом на пол и набил шишку…
— Я знаю, он плохой. — Мать погладила Юсефа по головке. — А я тебе говорила — не играй с ним.
— Я ему ничего не сделал, — продолжал Юсеф, и его огромные глаза еще больше округлились. — Он пришел и забрал мой хлеб.
— Вру-у-ун! — перебил Нисим и насупился. — Не слушай его, мама, он врет. Он первый схватил мою шапку и выбросил во двор.
Нисиму было лет девять, у него было выразительное и приятное лицо и быстрые умные глаза. Его мятая шапочка была сдвинута набекрень, а на лице играла озорная и чуть виноватая улыбка.
— Да, да, мама, — сказала Мазаль, беря у матери корзинку. Она считала своим долгом вмешаться в спор, так как была самой старшей. Ей шел уже двенадцатый год, и на ней лежали все обязанности по дому и по уходу за малышами. Это была девочка с худеньким личиком, в разодранном платьице, босая. — Я сама видела, как Нисим толкнул его в спину. Юсеф упал и так заорал, что можно было оглохнуть. Нисим прямо какой-то разбойник!
— А тебе чего надо? — пробормотал «разбойник», опустив глаза. — Ты тоже врешь!
— Нет, это ты врешь! Ты хотел отнять у него хлеб.
— Хлеб? — с деланным удивлением переспросил Нисим. — Очень нужен мне его хлеб.
— Ну, я-то тебя знаю! — повернулась к нему мать. — Ты у нас мастер на такие штучки!.. Говорила я вам, ведите себя смирно. А вы что делаете? Приставить к вам полицейского, что ли? Мало того, что я целый день работаю как вол, прихожу домой разбитая, без сил… и дома от вас ни минуты покоя нет. Только и слышишь крик да перебранку. Черт бы вас всех побрал!