Рассказы к Новому году и Рождеству
Шрифт:
– Слу-шать, – командовал он, заложив за спину руки и прохаживаясь по коридору, пока Сэрка отчаянно пытался ухватить его за ноги, – вот холодильник. Холодильник – эт-что? Это техника. Техника – эт-что? Это не для девчонок. А ты у нас кто? Кто? – уставился он на Алиску.
– Девочка, – промямлила она, опустив глаза.
– Верно! К тому же девочка дошкольного возраста. Эт значит что? Что тебе с техникой играть нельзя. Видишь, что с морозилкой сделала?
– Хо-о-спади, ну что за дети, – фыркнула бабушка, разгибаясь. С этого она начала и повторяла до сих пор – прерывалась, только
Ну его, этого Сережку. Ну его, этот холодильник. И пельмени – ну. У Алиски были дела поважнее – тридцать первое! Даже звучит сочно: как округлившиеся пакеты с продуктами, как набухшие мандарины, с которых капает сок, и его потом можно слизывать с пальцев. И как кругляши красной икры, толстым слоем намазанные на бутерброды. Звучит сочно, а в холодильнике ничего нет.
Алиса бросила вилку. Та ударилась о тарелку, отозвалась глухим стуком, и все повернулись. Заметили все-таки. Сережа уставился из-под нахмуренных бровей. Губы поджал, нос растянул и фыркнул. А Алиса точно-точно поняла, что он имеет в виду: дура.
– Что за ребенок, хоспади, – всплеснула руками бабушка.
Алиска подскочила и бросилась с кухни: глаза мокрые, губы дрожат. Глупые! Какие же они все глупые! Тридцать первое. Тридцать первое! А они набросились из-за дурацкой морозилки.
Ну она им еще покажет.
Алиса с разбегу грохнулась перед кроватью на колени, нагнулась так, что торчала только попа, голову сунула за свисавшее одеяло – где в этой горе мусора нужное? Наконец заметила, повернулась, скрючила ступню, чтобы получилась клюшкой, ногу сунула под кровать: ловись, рыбка. Первый раз ничего не зацепила, второй – хватанула слишком много. Вытащила разом и забытые Сэркины игрушки, и скатавшийся в перекати-поле ком пыли, и обломки Сережкиной модели Су – никогда не забудет, как он на нее кричал после великой ноябрьской авиакатастрофы: самолет пал жертвой огромной летающей головы пупса.
Но самое главное тоже вытащила – пухлую розовую свинью из любимого мультика, с нарисованными щеками и пятном на левом глазу. В спине у свиньи была щелка, а внизу дыра, закрытая резинкой. Алиса затаила дыхание: неужели и правда придется открывать? Она ведь так долго копила! Уже четыре месяца бережно складывала каждую сэкономленную монетку, а бумажки сворачивала в четыре раза, чтобы пролезли. Она ведь себе на свадьбу откладывала! А тут беда.
И быстрее, пока не передумала, схватилась за резинку и подцепила ее короткими ногтями. На пол посыпались монетки. Три бумажки – одна в пятьдесят рублей и две по десять – застряли внутри. Пришлось доставать руками. А кроме них было совсем мало: десять кругленьких десяток, две пятерки, остальное – рубли и двушки.
Ну ничего. И этого хватит, если подойти к делу с умом. Нужно-то всего ничего – елку и красную икру. Мандарины, салаты и холодец, конечно, здорово. Но на них двухсот пятидесяти шести рублей не хватит.
Зимой Алиса носила резиновые сапоги. Они были желтыми, с блямбами розовых цветов, но от них все равно было грустно. Грустно от темно-серого неба, нависшего над Питером, от луж, от стойкого запаха влаги. Алиса обходила лужи, вяло пинала носками, но даже это не приносило радости. Лужи должны быть осенью и весной, а зимой снег – что тут непонятного?
Рядом с домом, на перекрестке за низкой оградой стоял продавец. Его окружали мохнатые елки, приваленные к ограде и друг к другу, перетянутые некрасивой серой веревкой. Алиса каждый день проходила мимо и думала: скоро вас заберут, нарядят, будете краси-и-ивые. А сегодня даже елки выглядели грустными – повесили лапы. Наверное, уже понимали, что не всех заберут, и единственным украшением многих так и останется эта скучная серая веревка.
Алиса опустила руку в карман, выдохнула и побрела к продавцу, старательно огибая лужи:
– Простите, а сколько стоит?
Продавец глянул из-под козырька. Он выглядел нелепым в огромной куртке до колен, наползшей рукавами до кончиков пальцев, из которых едва поблескивал огонек сигареты.
– Девятьсот.
Алиска потрясла мелочь в кармане.
– А есть со скидками?
– Нет, – равнодушно отозвался продавец, – скидки будут после шести. Пятьдесят процентов.
Алиса поджала губы. Вот так всегда. Хорошо хоть Сережки рядом нет – он бы обязательно посмеялся.
– А сколько будет в итоге?
Продавец снисходительно фыркнул:
– Четыреста пятьдесят.
Все равно не хватает! Алиска уже почувствовала, как на глаза наворачиваются слезы. Что же делать? Можно попросить у Сережи – но он опять начнет вредничать. У бабушки – всплеснет руками, скажет это свое «хо-о-спади». У мамы она бы просить не стала. Да и, если узнают, что Алиса выскользнула на улицу, никого не предупредив, накажут. А ветки вообще не нужны. Или елка, или можно вообще ничего не праздновать.
Ладно, она обязательно что-то придумает. Алиса повернулась и со всех ног побежала в сторону магазина.
Небо треснуло и разразилось дождем.
Мокрая курица с растрепанными волосами. Она оттянула веки, чтобы глаза стали похожи на шарики, высунула язык и наморщила нос. Вот теперь точно обезьяна! Шапка с помпончиком – мама сама вязала – мокрая насквозь. С куртки течет. Даже резиновые сапоги не помогли – вода затекла внутрь, и всю обратную дорогу Алиса хлюпала.
Зато она купила банку красной икры. Двести сорок восемь рублей – еще восемь осталось звенеть в кармане. Совсем немного, но она вернет их в копилку и будет добавлять каждую неделю. Даже попросит бабушку вместо воскресного мороженого отдавать деньгами – так точно успеет скопить на свадьбу. Тем более – Алиска высунула язык еще сильнее – кто ее такую обезьяну возьмет?
Она сняла шапку, начала стягивать сапоги, но тут в коридоре появился Сережка. Они стояли друг напротив друга, как в старых фильмах про ковбоев. Алиска тут же вспомнила про комок пыли. Если он сейчас прокатится между ними – она совсем не удивится. Приготовится прыгать от Сережкиного пистолета – тем более он у него есть, и пульки тоже. Но вместо пыли между ними появился Сэрка. Посмотрел на хозяина, на хозяйку и лениво мяукнул.
«Мяу» послужило сигналом. Сережка тут же сорвался с места и побежал в зал. Алиска – за ним, стаскивая на ходу сапоги.