Рассказы о Данилке
Шрифт:
Поезд ушел, платформа опустела.
Данилка вышел из-за сарая и тихо побрел туда, куда ушел поезд. Он чуть не попал под маневровый паровоз, и его долго ругал молодой машинист, выглядывая в окно и показывая замасленный кулак.
Данилка сел на откос у полотна дороги, на холодеющую траву. Был закат. Дальний лес четко вырисовывался на багровом вечернем небе. К закату убегали рельсы, тускло блестя и взбираясь вверх, словно на небо. Далеко-далеко в неизведанную даль ушел поезд и увез Ярку. Данилка вдруг вспомнил весенний вечер, такой же закат и Ярку, легко сидящую на лавочке.
К горлу подкатили слезы, и он глотал их, стыдясь самого себя.
Данилка долго сидел на отсыревшей траве, глухой ко всему на свете. Уже зарождался туман в низинах,
В придорожном лесу закуковала кукушка. По привычке он стал считать, но сбился со счету, твердо, однако, зная, что кукушка именно ему обещает долгую-долгую жизнь. Как после болезни, посмотрел он вокруг новыми глазами, понимая, что переступил какую-то черту жизни и стоит на пороге чего-то большого, еще не изведанного. И от этого предчувствия тревожно заныло сердце.
Через несколько лет в Польше Данила Чубаров, двадцатилетний гвардии старший лейтенант, носивший на груди две медали "За отвагу" и орден Отечественной войны, три раза водил свой батальон в атаку под ураганным огнем противника и взял высоту. И уже на холме был ранен в голову. Очнулся через несколько дней в санитарном поезде, который стучал где-то возле Орши.
От солдат, покалеченных в том же бою, он узнал, что вынесла его с поля сражения медсестра, которую все раненые звали "наша Ярославна". Он стал расспрашивать, какая она из себя, но по описаниям медсестра не походила на ту далекую девчонку из его детства.
И все же, может быть, это была она, Ярка?
ШУРКА-ХЛЯСТИК
В то лето Данилка запоем читал книги. Он ходил со своим школьным обшарпанным портфелем в библиотеку парткабинета, куда был записан отец, и там молодая, с тихой улыбкой и длинной черной косой женщина позволяла рыться в книгах сколько угодно.
В прохладной большой комнате, пахнущей свежевымытыми полами, на крашеных полках длинными рядами стояли книги. Данилка мог свободно ходить в тесных ущельях между высокими стеллажами, никто не подгонял, не навязывал того, чего он не хотел брать, и сладостно обмирало сердце от обилия книг - толстых, тонких, больших и маленьких, от всех этих разноцветных обложек и оттого, что мог он взять любую - вот протянет руку и возьмет!
Мог без боязни взять и "взрослую", ссылаясь на отца, - мол, это для него. Нежно гладил шершавые или гладкие корешки с золотым тиснением, вдыхал запах типографской краски, коленкора, клея и пыли, запах, присущий только книгам и такой милый сердцу Данилки.
Он набивал полный портфель и неверным шагом подходил к столу библиотекарши - а вдруг она скажет: зачем тебе столько книг? Но Данилка просто не мог их тут оставить - вот придет в другой раз, а их уже нету!
Библиотекарша отрывалась от чтения нового журнала, аккуратным почерком записывала книги в отцовский формуляр, и Данилка торопливо выскальзывал из помещения, боясь, что его вернут.
Он спешил на дощатую, вымытую непогодой крышу своего сарая. У человечества нет изобретения гениальнее, чем крыша! И видно все вокруг, как с аэроплана, и от гнева матери отсидеться можно, и солнышко пригревает, и тихо - читай и мечтай сколько влезет!
Данилка раскладывал на теплых досках свое книжное богатство, и наступали минуты блаженства. Сначала рассматривал обложки и иллюстрации, потом долго выбирал, которую читать первой, аккуратно складывал стопкой остальные, открывал обложку, и у него странно холодело под ложечкой от предвкушения тех событий, про которые ему поведает книга. Перевернув первую страницу, Данилка распахивал настежь ворота в неведомый и заманчивый мир. И, позабыв про все на земле, уносился в другую эпоху, в другие страны, в далекие события. Хорошо читать про пятнадцатилетнего капитана и знать, что вот рядом - только руку протяни!
– лежит "Тайна двух океанов", или "Бронепоезд 14-69", или в десятый раз взятый "Остров сокровищ".
Он забросил игры, друзей и жил в мире благородных и смелых людей, бесстрашных мореплавателей и путешественников, прославленных полководцев, вечных бродяг, пылких влюбленных, отчаянных разбойников и самоотверженных героев. Книги проглатывались одна за другой, и в голове Данилки была каша из времен и событий. Ночами он кричал. Мать забеспокоилась. Как-то сказала:
– Ты помнишь Колю - Головка Пуговкой?
В том селе, где жили прежде, был дурачок. Данилка, конечно, помнил его. Не один раз он вместе с деревенскими мальчишками дразнил его: "Коля, у тебя головка пуговкой!" И несчастный долговязый паренек, у которого голова действительно была не по росту мала, с ужасом хватался за нее и стонал, а мальчишки бездумно хохотали, пока не увидел этого дед Савостий. От гнева он побелел и весь затрясся. Мальчишки поняли, что смеяться над несчастьем постыдно и не по-людски.
– Вот он зачитался, - продолжала свою мысль мать.
– Нормальный был ребенок, а потом зачитался и свихнулся.
И хотя Данилка удивился этому - в деревне он не слыхал такого про Колю, - но все равно не внял предупреждению. Его больше обеспокоили слова библиотекарши, когда он принес менять портфель книг.
– Неужели прочитал?
– усомнилась она.
– Прочитал.
– Может, картинки только смотришь?
– Не-е, читаю.
Она не поверила и заставила пересказать содержание книг, и удивилась, что он действительно все прочитал. Покачала головой, внимательно посмотрела в лицо Данилки.
– Лето же сейчас. Тебе отдохнуть надо, побегать. Книги читать - тоже работа.
Данилка стал убеждать, что совсем нет, что читать ему легко и никакая это не работа. Но библиотекарша с неожиданной твердостью для такой тихой и ласковой женщины отрезала:
– Будешь брать только две книги на десять дней. И раньше не приходи.
Данилке пришлось смириться. Но он схитрил - стал брать книги потолще: "Войну и мир", "Жана Кристофа", "Тихий Дон", "Отверженные".
Каких только путешествий и открытий не совершил он с капитаном Куком и Амундсеном! Выслеживал вместе с последними могиканами бледнолицых в лесах Америки, страдал с Жаном Вальжаном на каторге; сражался на баррикадах с Гаврошем, и пепел Клааса стучал ему в сердце, как и Тилю Уленшпигелю; гонялся за басмачами по раскаленным пескам Каракумов; спасал с Водопьяновым челюскинцев в Арктике, с Павкой Корчагиным подсыпал махорку в пасхальное тесто попу и рубился с белополяками; командовал дальневосточными партизанами и в штурмовые ночи Спасска и в Волочаевские дни бил самураев. От зари до зари просиживал он на крыше, забывая про обед и не откликаясь на зов матери. А на вокзале призывно гудели поезда, уходили куда-то на Дальний Восток к Тихому океану и на запад к Балтийскому морю. Где-то там, на краю света, были моря-океаны, куда мечтал попасть Данилка, чтобы водить по бурным волнам в шторм и бури белоснежные корабли. Но эта маленькая, затерянная посреди Сибири станция была отчаянно далека от синих морей, от неоткрытых островов, от белокрылых каравелл. Могучие паровозы проносили вагоны, полные счастливых людей, в какую-то другую, волшебную жизнь, а он, Данилка, сиротливо сидел на крыше, ловил ухом шум проходящих поездов, и ему оставалось только мечтать да глядеть на свою маленькую станцию.
С пологой крыши сарая открывался вид на дальний лес за станцией, на озеро, где он чуть было не утонул, на ближние огороды, на пыльные улицы станционного поселка с чахлыми молоденькими тополями; на двухэтажную школу, устало отдыхающую летом от луженых глоток сорванцов; на каланчу, где торчит в медной каске пожарник; на железнодорожный вокзал, где трудятся, пыхтят, пуская в небо круглые белые дымки, и негромко гукают маневровые паровозики - "кукушки" и "овечки".
Однажды, пригретый солнышком, заложив руки за голову, лежал и глядел он в высокое небо, представляя, что это Индийский океан, и он с капитаном Васко да Гамой плывет открывать еще не открытую Индию - страну сказочных богатств и красот. Он стоит на носу каравеллы, смотрит - не виднеется ли земля, а капитан живым насмешливым голосом совсем рядом сказал вдруг: