Рассказы о Господе Боге
Шрифт:
Доктор хотел что-то заметить, но Клара рассмеялась:
– А так как это довольно трудное имя, то дело будет еще не скоро. Анжелино исполнится летом только два года.
– Странно, - сказал доктор.
– Что, Георг?
– Как хорошо вы понимаете жизнь. Какой вы стали взрослой, как вы молоды. Куда делось ваше детство? Мы ведь оба были такими... такими беспомощными детьми. Это уже не изменишь и не забудешь.
– Так вы полагаете, мы обязаны страдать нашим детством? Ради справедливости?
– Да, я думаю именно так. Страдать тяжелой тьмой позади нас, с которой мы
Мы этого попросту не заметили. Словно ты собрал все свои деньги и купил на них перо для шляпы, - миг, и первый же ветер сорвал его и унес. Разумеется, ты приходишь домой без пера, и тебе ничего больше не остается, как только гадать, когда оно от тебя улетело.
– Вы думаете об этом, Георг?
– Уже нет, теперь я отступился. А начал где-то после моего десятого года, когда перестал молиться. Все прочее меня не касается.
– Как же случилось, что вы вспомнили обо мне?
– Именно поэтому я и пришел к вам. Вы единственный свидетель того времени. Мне казалось, я найду в вас то чего не могу найти в себе. Какое-нибудь движение, слово, имя, от которого что-то зависит - прояснить...
Доктор опустил лицо в свои холодные беспокойные руки.
– Я помню так мало из моего детства, - сказала Клара задумчиво, словно я прожила уже тысячу жизней. Но сейчас, после ваших слов, мне кое-что припомнилось. Вечер. Вы неожиданно появились у нас: ваши родители куда-то ушли, может быть, в театр. У нас яркий свет. Отец ждет гостя, одного родственника, если я не путаю. Он должен был приехать из... впрочем, не помню, откуда, во всяком случае, издалека. Мы ждали его уже более двух часов. Двери были раскрыты, горели лампы, мама то и дело подходила к софе и разглаживала покрывало, отец стоял у окна. Никто не решался сесть, чтобы не сдвинуть со своего места стул. Тут пришли Вы и стали ждать с нами. Мы, дети, прислушивались у двери. И чем дальше, тем более чудесным представлялся нам гость. Мы ведь даже боялись, что он придет раньше, чем достигнет высшей степени великолепия, к которой он, пока отсутствовал, приближался с каждой минутой. Мы не боялись, что он мог не прийти совсем: мы были уверены, он вот-вот появится, но мы хотели дать ему время, чтобы он стал большим и могущественным.
Вдруг доктор поднял голову и сказал печально:
– И вот мы оба знаем, что он не пришел: я тоже не, забыл тот случай.
– Да, - подтвердила Клара, - он не пришел.
– И немного помолчав:
– Но как это было чудесно!
– Что?
– Ну вот, ожидание, горящие лампы, тишина, торжественность.
В соседней комнате послышался шорох. Фрау Клара извинилась и на минуту вышла. Вернувшись, она сказала со светлой улыбкой:
– Мы можем потом пойти туда. Он проснулся и смеется. Но вы хотели что-то сказать.
– Я сейчас подумал, как вы пришли к себе, к этому спокойному самообладанию? Что могло помочь вам в этом? Ведь ваша жизнь складывалась не легко. Очевидно, вам помогло что-то, чего нет у меня?
–
– Клара села рядом с ним.
– Странно: когда я впервые снова вспомнил о вас, три недели назад, ночью в поезде, мне подумалось: вы были смирный ребенок. И теперь все это время, хотя вы совсем не такая, как я ожидал, несмотря на это, но, кажется, и тем яснее я вижу, что то, что вело вас через все испытания, это - это ваше смирение.
– Что вы называете смирением?
– Ну скажем, ваше отношение к Богу, вашу любовь к Нему, вашу веру.
Фрау Клара прикрыла глаза.
– Любовь к Богу? Позвольте мне подумать. Доктор напряженно смотрел на нее. Она медленно высказывала свои мысли, как они к ней приходили:
– Ребенком - любила ли я Бога? Вряд ли. Я даже не могла подумать - это показалось бы мне безрассудной заносчивостью - нет, это не то слово величайшим грехом - подумать: Он есть. Словно бы этим я Его принудила быть во мне, в этой слабой девочке с нескладными длинными руками, в нашем бедном доме, в котором все было ненастоящее, лживое - от бронзовых тарелок из папье-маше, висящих на стенах, до вина в бутылках с такими дорогими этикетками. А потом, позже, - фрау Клара подняла руки, как бы защищаясь, и ее глаза плотно зажмурились, словно боясь увидеть сквозь веки что-то страшное, - если бы Он тогда и жил во мне, мне все равно пришлось бы Его изгнать. Но я о Нем ничего не знала. Я забыла о Нем. Тогда я забыла обо всем. И только во Флоренции, когда я впервые в жизни начала видеть, слышать чувствовать, узнавать и одновременно учиться благодарности за все это, тогда я опять подумала о Нем. Везде были Его следы. Во всех картинах я видела частицу Его улыбки, колокола звенели Его живым голосом, а на статуях я узнавала отпечатки Его рук.
– И вы нашли Его?
Клара посмотрела на доктора большими счастливыми глазами:
– Я чувствовала, что Он был, однажды когда-то был. Нужно ли знать больше? Это было бы уже слишком.
Доктор встал и подошел к окну. За ним виднелся кусочек поля и старая городская церковь, над церковью вечереющее небо. Доктор Ласман спросил не оборачиваясь:
– А теперь?
Не получив ответа, он медленно отошел от окна.
– Теперь, - сказала медленно Клара, когда он встал прямо перед ней, и посмотрела ему в глаза, - теперь я иногда думаю: Он будет.
Доктор взял ее руку и подержал мгновенье. Он смотрел куда-то мимо нее.
– О чем вы, Георг?
– Я думаю, что сейчас все как в тот вечер: вы ждете чудесного гостя, Бога, и знаете, что Он придет. И случайно примешался я...
Фрау Клара встала легко и весело. Она выглядела совсем молодой.
– Только уж на этот раз мы дождемся.
Она сказала это так просто и радостно, что доктор улыбнулся.
И она повела его в другую комнату, к ее ребенку".
В этой истории нет ничего, о чем детям нельзя было бы знать. И все же дети ее не пережили. Я рассказал ее только темноте. А дети боятся темноты, убегают от нее, а если им приходится в ней оставаться, они зажмуривают глаза и зажимают уши. Но и для них настанет время, когда они полюбят темноту. Она расскажет им мою историю, и тогда они поймут ее лучше.