Рассказы о людях необычайных
Шрифт:
Шан распростился с гадалкой и пошел домой. Он наполовину сомневался в том, что она ему наговорила, наполовину верил. Тем не менее он спокойно переносил свою бедность и, соблюдая себя в строгости, не позволял себе искать чего-либо непоказанными путями. Когда ему исполнилось пятьдесят три года, он подумал пристально о себе и стал проверять предсказанное.
Дело было как раз в пору «восточных работ» [71] , а Шан все время хворал, пахать не мог. Когда же поправился, стояла страшная засуха и ранние посевы все как есть посохли. Лишь к осени полили дожди. У Шана дома не было никаких семян, кроме проса, и он все свои несколько му засеял только им. После этого наступила снова засуха. Греча, горох наполовину погибли, и только просо уцелело невредимым. Затем вдруг, на его счастье, полили дожди и просо поднялось еще лучше. Подошла весна, был большой голод, но Шану удалось обойтись без недоедания.
71
... в пору «восточных работ» – то есть весной, когда солнце справляет на востоке свой праздник и поднимает на работу людей; древнее выражение из «Шицзина».
Все это заставило Шана поверить колдунье. Он опять занял у старика денег, сделал маленький оборот и сейчас же кое-что заработал. Ему советовали начать большое торговое дело, но он на это не шел.
Наконец ему стукнуло пятьдесят семь лет. Как-то случилось ему чинить забор. Он стал рыть землю и нашел железный котел. Взял его на свет – оттуда шел белый пар, точно вились шелковые нити. Шан испугался и не решался вскрыть. Но вот через некоторое время пар исчез, и перед ним был полный белыми слитками жбан. Позвал жену, втащил вместе с ней в дом, взвесил: оказалось – тысяча триста двадцать пять лан. И они решили, что колдунья в своих вычислениях несколько промахнулась.
Жена соседа, войдя в дом к Шану, подсмотрела, что делалось, побежала домой и рассказала мужу. Тот в страхе кинулся к местному уездному правителю и сделал тайный донос.
Правитель отличался исключительной жадностью, схватил Шана и потребовал у него серебро. Жена Шана хотела половину скрыть, но Шан сказал ей:
– Оставлять у себя то, что добыто неправедно, – значит самим себе покупать горе.
И представил все, как есть, правителю. Тот, получив серебро, заподозрил Шана в утайке и послал за жбаном, в котором серебро лежало, наполнил его снова серебром; оказалось – полно.
Тогда он Шана отпустил.
Вскоре этого правителя перевели начальником области в Наньчан. Через год Шан по торговым делам тоже прибыл в Наньчан. Оказалось, что правитель уже умер. Жена его с детьми собиралась ехать домой [72] и продавала все наиболее громоздкое и тяжелое. Среди этих вещей были, между прочим, плетенки с туновым маслом, примерно этак с тысячу штук. Шан купил их по дешевой цене и с товаром поехал домой.
Дома он обнаружил в одном из сосудов течь. Перелил масло в другой – и вдруг внутри его оказались два слитка белого серебра. Перебрал все жбаны – то же самое. Проверил – и получилось как раз столько, сколько было выкопано.
72
... собиралась ехать домой – то есть на родину, так как по древнему правилу китайский чиновник не смел занимать пост правителя в той губернии, где он родился и где жил его род.
После этого Шан сразу разбогател. Но вместе с тем стал усиленно помогать всем бедным и находившимся в крайности, раздавал деньги щедрой рукой и не скупясь. Жена уговаривала его отложить что-нибудь для детей и внуков, но Шан возражал:
– Вот таким-то образом я им наследство и оставлю!
Сосед его обеднел догола, дошел до нищенства. Хотел было попросить у Шана, но было совестно. Шан прослышал об этом.
– Вот что, – заявил он соседу, – то, что случилось тогда, было моей судьбой, пришедшей в свое время к чему полагалось. Вот почему духи и боги твоими руками разрушили и погубили меня. Какая вина на тебе?
И помог ему весьма основательно. Сосед, весь растроганный, лил слезы.
Шан достиг восьмидесяти лет. Дети, внуки шли, череда за чередой, несколькими поколениями и – не беднели, не опускались.
Автор этих странных историй сказал бы при этом так:
Мотовство и расточительность, доходящие до крайностей, неизбежны даже у князей, графов и им подобных. Еще бы им не быть у человека из черни!
Жаль, конечно, когда человек в своей жизни грубо обращается с небесными дарами, а перед смертью – есть-то и нечего!
Счастье еще, что птица (отец), умирая, жалобно запела, а сын сумел покрыть отцовскую беду! Счастье, что отец с сыном, пробыв в бедности и упадке семьдесят лет, кончили тем, что повернули-таки вверх (к счастью)!
Иначе отцовское злое горе опутало бы сына, а сын запутал бы, в свою очередь, внуков и т. д. И до тех пор, пока не опустились бы до выпрашивающих подаяние нищих, не остановились бы…
А что за создание эта старая колдунья, что разоблачает тайны неба?
Ох, как странно!
Случай с Пэн Эрцзином
Хань Гунфу из Юйчэна рассказывал мне сам, как он однажды ехал по дороге с земляком Пэн Эрцзином. Вдруг он оборачивается – а спутника нет. Следом за ним идет лишь свободный от седока мул. При этом до него доносятся крики, очень резкие и торопливые. Вслушался – кричат в одеяльном узле. Подошел посмотреть: узел так и обвис от тяжести! И хотя масса валилась на один бок, тем не менее как-то все не могла упасть. Хань хотел вынуть ее из мешка, но оказалось, что отверстие его зашито слишком крепко. Взял нож, распорол – и увидел Пэна свернувшимся в мешке как пес. Пэн вылез. Хань спросил, как он туда попал. Тот, в полной растерянности, сам ничего не понимал.
Но дело-то в том, что в его доме была лиса, державшая семью в злом наваждении. И штук, вроде этой, проделывалось очень много.
Божество спиритов
Ми Буюнь из Чжанцю был мастер на спиритические гаданья и на каждом собрании избранных друзей вызывал духа, которого приглашал или продолжать начатое стихотворение, или вторить ему.
Однажды кто-то из друзей, видя, что на небе появились легкие тучки, составил фразу и просил духа подобрать ей параллельную [73] . Фраза гласила:
73
... подобрать ей параллельную. – Вторая, параллельная фраза составляется из слов, имеющих антитетическое значение и, кроме того, грамматически (синтаксически) стоящих строго на тех же местах. В старинном слоге китайской литературы этот параллелизм соблюдался как нечто особенно украшающее речь. И много веков протекло в упражнениях, ведущих к овладению этим своеобразным искусством, но мучивших детей, которые впервые учились владеть кистью (то есть писать). Именно с составления вторых фраз начинались китайские уроки литературы, что легко видеть, рассматривая учебные хрестоматии старого типа. Вкус к этим хитрым словопостроениям усиленно развивался во всех будущих кандидатах и оставался у них на всю жизнь. Быстрые экспромты, безупречные в этом отношении, возбуждали общее восхищение, и от духа (в данном рассказе), естественно, требовали некоего сверхобычного мастерства.
«Баранье сало – в белой яшме небо».
Спирит-дух писал:
«Спросите к югу от города Старого Дуна!»
Публика пожала плечами, решив, что дух, не умея вторить параллельным рядом, говорит вздор.
Впоследствии Ми зачем-то очутился однажды к югу от города. В одном месте земля была красна, как киноварь. Это его поразило. Тут же рядом какой-то старик пас свиней. Ми спросил его, что это такое.
– А это, видите ли, – отвечал старик, – у нас промеж себя называется так: «Свиная кровь – в красной грязи земля».