Шрифт:
Маленький полк
I
Форма солдат, шедших колонной, казалась серебристой в окружающем тумане. Он придавал тяжелым пехотным шинелям какой-то новый оттенок синего цвета, такой бледный, что в окружающей дымке полк казался одной длинной, низко стелющейся тенью. Но в воздухе над плотными шеренгами солдат висел негромкий говор, – на четверть ворчание, на три четверти шутки, – который, смешиваясь с доносившимся шумом боя, звучал так, будто это говорила сама колонна.
На южном берегу маленькой реки смутно угадывался городок, едва различимый на фоне серых, маслянистых облаков, которые вяло двигались по небу. На северном берегу безжалостно ревела длинная батарея орудий, дрожавших от ненависти к маленькой полуразрушенной колокольне,
Прижатый облаками к земле воздух дрожал от шума, который издавали огромные, но невидимые предметы. Земля тряслась от тяжелой поступи пехоты и оглушительного грохота пушек, возвещавших о том, что сейчас произойдет что-то страшное. Орудия на далеких высотах время от времени внезапно издавали истеричный рев, словно не могли молча выносить известия о том, что где-то рядом скапливаются вражеские войска и другие пушки выдвигаются на позиции. Все эти звуки, близкие и далекие, говорили о необъятности поля битвы, на котором должна была разворачиваться предстоящая драма. Но все же голоса орудий, казавшиеся невозмутимыми, несмотря на серьезную опасность, о которой они предупреждали, не могли разрушить необъяснимого красноречия людских слов, витавших в воздухе и напоминавших о надвигающейся схватке, от предчувствия которой перехватывало дыхание.
Колонна на дороге по колено увязла в грязи. Солдаты неистово ругались на моросивший дождь, который заставлял их все время стоять очень прямо, чтобы спастись от капель, который попадали за воротники шинелей. Туман был неприятно холодным, как мокрая тряпка. Солдаты прятали руки поглубже в карманы, прижимая к себе ружья. Безжалостный приказ из штаба заставил их неподвижно стоять тут, в грязи, подобно тому, как всесильная природа принуждает камыши торчать в болотной тине.
Они стояли и разговаривали, когда из подернутого дымкой городка на том берегу реки донесся грохот разгоревшегося боя. Когда звуки сражения на какое-то время стихли, солдаты снова начали обсуждать грязь, сильно преувеличивая количество часов, которое они уже провели в ожидании под дождем. Вдоль рядов проехал командовавший их дивизией генерал, и они приветствовали его с восторженным энтузиазмом, выкрикивая радостные предсказания об исходе грядущей битвы. Каждый солдат рассматривал его с особенным интересом, а потом говорил о нем с беззаветной преданностью и обожанием, рассказывая истории, в которых было очень мал правды.
Когда ротные шутники своими неизменно тонкими голосами отпускали остроты в адрес товарищей, громкий смех проносился от шеренги к шеренге, а солдаты, которые их не услышали, наклонялись вперед и требовали повторить. Когда мимо них пронесли нескольких раненых с серыми, окровавленными лицами и глазами, полными той беспомощной мольбы о божьей помощи, которая всегда приходит с сильнейшей болью, стоявшие в грязи солдаты внимательно смотрели на них и время от времени просили санитаров рассказать о бое. Солдаты часто начинали хвалиться подвигами своего корпуса, дивизии, бригады, полка, а потом снова проклинали холодный дождь и грязь. Короче говоря, находясь так близко от смертельной опасности, они демонстрировали свое презрение к ней с той великолепной беспечностью, которая присуща только ветеранам.
– Мы как куча деревянных солдатиков, – выругался Билли Демпстер, переставляя ноги в густой слякоти и бросая злой взгляд куда-то в пространство. – Сто лет тут стоим в этой грязи.
– Да заткнись ты! – пробормотал его брат Дэн. По его тону было понятно, что голос брата ему уже до смерти надоел.
– Чего это ты меня затыкаешь? – спросил Билли.
– Потому что ты дурак, – воскликнул Дэн и, не дожидаясь возражений, продолжил: – Самый главный дурак в полку.
Между ними стоял только еще один солдат, который совсем не удивился. Во время двух долгих кампаний он уже много раз слышал подобные оскорбления, которые братья бросали друг другу через его голову. В этот раз он лишь ухмыльнулся сначала одному брату, а потом другому.
Непростые отношения между двумя братьями были хорошо известны в полку. Они одновременно записались в армию, и оба громко издевались друг над другом по этому поводу. Они покинули свой родной городок и ушли с войсками, продолжая недоверчиво осуждать друг друга. В походах они настолько открыто презирали друг друга, что, когда их товарищам для развлечения не хватало других ссор, они часто придумывали ситуации, которые могли бы вызвать проявление этой братской неприязни.
Оба были крепкими, сильными парнями и часто дрались с другими солдатами, если только один из них не был рядом, чтобы помешать другому. Последнее случалось довольно часто, потому что Дэна, который всегда был готов подраться, охватывал ужас, когда он видел Билли в драке; при этом Билли, сам почти такой же драчливый, просто не мог видеть, когда Дэн скидывал рубашку и начинал махать кулаками. Такое странное поведение делало их предметами постоянных розыгрышей.
Когда Дэн прорывался сквозь кольцо нетерпеливых зрителей и хватал своего охваченного яростью брата за руку, то, что часто предсказывали, почти сбывалось. Когда же Билли делал то же самое для Дэна, ожидаемое всеми и, казалось, неизбежное столкновение все равно не случалось. На друг друга они действительно никогда не поднимали руку, хотя все время находились на грани драки.
При этом оба жаждали такой схватки. По правде сказать, однажды они уже совсем было собрались схлестнуться, но даже при активной поддержке со стороны половины полка им почему-то не удалось, наконец, подраться.
Когда Дэн получал какое-то наказание, никто не издевался над ним так язвительно, как Билли. Если же к командиру вызывали Билли, никто не предсказывал ему больших несчастий, чем Дэн. Любые мелкие неприятности у одного из них вызывали неизменное веселье у другого, который, казалось, видел в них важное подтверждение своего личного мнения о брате.
За солдат они друг друга совсем не считали и выражали это в глубоком презрении. После какого-то сражения Билли повысили до звания капрала. Узнав об этом, Дэн, казалось, просто онемел от изумления и патриотического гнева. Он молча таращился на Билли, который густо покраснел и переминался с ноги на ногу. Наконец, Дэн обрел дар речи и воскликнул:
– Ну, будь я проклят!
Если бы он узнал, что обозного мула назначили командиром корпуса, то и тогда его тон не мог бы быть более язвительным. В дальнейшем он начал проявлять такое яростное, неистовое нежелание подчиняться приказам нового капрала, что это едва не привело к так ожидаемой всеми ссоре.
Наконец, следует также заметить, что Дэн, один из самых отъявленных матерщинников в полку, очень редко ругался в присутствии своего брата; а Билли, для которого ругательства также были неотъемлемой частью любого разговора, очень редко позволял себе выражаться, когда Дэн был рядом.
Наконец, день стал клониться к вечеру. По колонне солдат вдруг пронеслись короткие, хлесткие команды. Люди сразу подобрались, задвигались. Вся колонна, как единое существо, зашевелилась в грязи. Замолчав, солдаты смотрели на другую сторону реки. Мгновение спустя темная масса бледно-синих1 фигур уверенно двинулась к воде. Из городка на том берегу доносились крики и шум боя. В сгустившемся воздухе эти звуки теряли свою резкость и становились приглушенными.
На берегу над понтонной переправой полк на короткое время остановился. Пока колонна, петляя, в сумерках спустилась к мосту, туман в значительной степени рассеялся, и на батарее на дальних холмах смогли разглядеть переправлявшихся солдат. В воздухе разнесся протяжный свист пролетавших над головами людей снарядов. Некоторые из них падали в реку, поднимая столбы воды. Вдали сверкали вспышки грохочущих орудий. Расположенные на северном берегу батареи одна за другой просыпались, их бесчисленные пушки зло рявкали в сторону дальних холмов. Раскаты выстрелов гремели и отдавались эхом, как шум прибоя в тихую ночь, и под эту дикую музыку колонна маршировала по понтонам.