Рассказы о войне

Крейн Стивен

Они обсуждали другие корпуса, и поскольку этот разговор надо было вести втайне, их голоса понизились до благоговейного шепота. "Девятый, первый, пятый, шестой, третий" – эти простые цифры звучали красноречиво, каждая из них имела значение, которое должно было сохраниться на протяжении многих лет не как какой-то безличный номер, а нечто, столь же полное индивидуальности, как название города.

О своем собственном корпусе они говорили с глубоким почтением, преклонением и абсолютной уверенностью, которую, видимо, ничто

не смогло бы поколебать.

Казалось, будто их уважение к другим корпусам отчасти объяснялось удивлением, что части, не имеющие такого же знаменитого номера, как их собственный, вообще могут проявлять такой интерес к войне. Они могли доказать, что их дивизия была лучшей в корпусе, а их бригада – лучшей в дивизии. А их полк – тут было ясно, что никакое счастье в жизни не могло сравниться с удачей, благодаря которой солдат, так сказать, родился в этой части, этом краеугольном камне, на котором держалась вся армия.

Временами Дэн осыпал оскорблениями того неизвестного, таинственного генерала, чьей раздражительности и излишнему энтузиазму он приписывал приказ, из-за которого нельзя было выпить горячего кофе.

Дэн говорил, что победа в предстоящем сражении была неизбежна. Его собеседник в этом сомневался. Он обратил внимание на укрепленную линию холмов, которая произвела на него впечатление даже с другого берега реки.

– Ерунда, – ответил Дэн. – Да мы их… – и он красочно описал, как море солдат в синем захватывает холмы. Все это время взгляд Дэна блуждал по толпе, окружавшей танцевавшего солдата. Сквозь гул голосов на улице иногда слышались далекие раскаты – очевидно, с самого края горизонта, оттуда, где гремели неугомонные орудия.

III

Наконец, ночная темнота приобрела цвет черного бархата. Очертания лишенного огней лагеря были похожи на едва различимые рисунки на старинном гобелене. Отблески металла на винтовке или пуговице походили на серебряные и золотые нити, которыми была прошита ткань ночи. Было почти ничего не видно, но более чуткое восприятие могло различить в воздухе нечто, похожее на пульс, таинственное биение, которое подсказало бы постороннему человеку, что рядом находится что-то огромное – дремлющая масса полков и батарей.

Так как костры было разводить запрещено, пол в сухой старой кухне стал для многих хорошей заменой холодной декабрьской земле, даже несмотря на то, что в ней недавно разорвался снаряд и настолько изуродовал помещение, что, когда солдат засыпал, завернувшись в одеяло, ему, скорее всего, казалось, что стена, которая возвышается над ним, вот-вот опрокинется и похоронит под собой несколько человек.

Билли посмотрел на кирпичи, которые вот-вот обрушатся ему на голову, прислушался к тому, как неугомонные дозорные ведут стрельбу на окраине города, представил себе, каким будет предстоящее сражение, подумал о Дэне и его плохом настроении и, завернувшись в одеяло, заснул,

довольный.

Он не знал, сколько времени прошло, когда его разбудил скрип половиц. Приподнявшись на локте, он разглядел сержанта, который пробирался между спящими фигурами со свечой в старом медном подсвечнике. Если бы не блестящие пуговицы и нашивки на рукаве, он был бы похож на какого-то старого фермера, почему-то решившего побродить среди ночи.

Билли бездумно смотрел на свет, пока его разум возвращался из глубин сна. Сержант наклонялся над неподвижными телами солдат, поднося свечу поближе и всматриваясь в каждое лицо.

– Эй, Хейнс, – сказал Билли. – Смена часовых?

– Привет, Билли, – ответил сержант. – Особое задание.

– А Дэн идет?

– Джеймисон, Хантер, МакКормак, Д. Демпстер. Да. Где он?

– Там, возле окна, – ответил Билли, показав рукой. – А что за задание, Хейнс?

– Думаешь, я сам знаю? – спросил сержант. Он начал грубовато, но дружелюбно расталкивать лежащих на полу солдат. – Вставай, Мак, поднимайся. Для тебя работенка нашлась. Проснись, Джеймисон. Вставай, пошли, Дэнни, дружище.

Каждый солдат сразу же воспринял этот призыв к исполнению долга как личное оскорбление. Они выбирались из-под одеял, протирая глаза и ругаясь в адрес того, кто все это придумал.

– Ну, такой приказ, – крикнул сержант. – Живо! Давайте, пошли.

Из-под одеяла высунулась голова с растрепанными волосами, и сонный голос произнес:

– Заткнись, Хейнс, и вали отсюда.

Когда группа вышла из кухни, все оставшиеся, кроме одного, казалось, уже снова спали. Билли, опираясь на локоть, смотрел в темноту. Когда шаги затихли, он снова завернулся в оделяло.

Когда показались первые лиловые лучи холодного рассвета, он снова проснулся и оглядел лежащих товарищей. Заметив, что один из них не спит, он спросил:

– Дэн еще не вернулся?

Солдат ответил:

– Я его не видал.

Билли заложил руки за голову и нахмурился.

– Какой смысл в этих проклятых ночных патрулях? – пробормотал он своим самым недовольным тоном. – Только время зря тратят. Почему бы им не… – Он длинно и затейливо выругался.

Однако, когда Дэн вернулся с патрулем, было очень похоже, что Билли крепко спит.

IV

Полк беглым шагом прошел по улице, и полковник, казалось, несколько раз поссорился с артиллерийскими офицерами из-за того, кто пройдет первым. Батареи ждали в грязи, и их солдаты, разозленные поведением этой заносчивой пехоты, потрясали кулаками, сидя в седлах и на зарядных ящиках и отпуская всевозможные колкости и шуточки. Наклоненные орудия продолжали задумчиво смотреть в землю.

На окраине разрушенного города группа солдат в синем стреляла в туман. Полк развернулся в цепи, и группа синих фигур, повернувшись спиной, радостно удалилась куда-то в тыл.