Рассказы о животных (сборник)
Шрифт:
Прошло шесть недель. Однажды утром Корни поразил друга и сестер своей необычайной молчаливостью. Его красивое лицо было очень серьезно, и, против обыкновения, он совсем не пел, хлопоча по хозяйству. Тор с Корни спали вместе на койке в углу главной комнаты, и ночью мальчик не раз просыпался от стонов и бреда товарища.
Поутру Корни встал, как всегда, и пошел дать корм лошадям, но снова прилег, пока сестры готовили завтрак. Позднее он сделал над собой усилие и отправился на работу, но возвратился раньше обыкновенного, дрожа с головы до ног. Несмотря на жаркую летнюю
— Знаете, сестренки, сил моих больше нет. Лучше отправлюсь-ка я домой. Сегодня мне настолько хорошо, что я могу править лошадьми, хотя бы до полдороги. А станет плохо, вытянусь в фургоне, и лошади сами довезут меня. Мать поставит меня на ноги через неделю. Если вам не хватит еды, отправляйтесь на лодке к Эллертону, возьмите у него.
Итак, девушки запрягли лошадей, в фургон положили сена, и Корни, бледный и слабый, укатил от них по ухабистой дороге. Оставшиеся испытали чувство людей, покинутых на пустынном острове.
Не прошло и двух дней, как все трое, Маргет, Лу и Тор, тоже свалились, пораженные еще более тяжелой лихорадкой.
У Корни бывали через день «хорошие дни», но трое новых больных совсем не знали таких дней, и в доме воцарилось полное уныние.
Прошло семь дней, и Маргет не могла уже встать с постели, а Лу едва была в силах дотащиться из комнаты в комнату. Лу была мужественная девушка, одаренная природным юмором, поддерживавшим в больных бодрость духа. Но она так осунулась и исхудала, что от ее веселых шуток веяло жутью. Тор, хотя тоже больной и слабый, был крепче остальных и каждый день готовил и подавал им немного пищи. Он кормил их только один раз в день, так как аппетит их был невелик. Впрочем, они радовались этому: провизии оставалось немного, а Корни все не возвращался. Вскоре только один Тор был в состоянии вставать с постели.
Однажды утром, притащившись за обычным ломтиком сала, он, к ужасу своему, увидел, что исчез весь так тщательно сберегаемый им кусок. Без сомнения, какой-нибудь дикий зверь украл его из ящика. Теперь в хижине оставались только чай и мука. Тора охватило отчаяние. Вдруг взгляд его упал на кур у конюшни. Но что толку в них? Теперь он так слаб, что поймать курицу для него не легче, чем изловить оленя или ястреба. Вдруг он вспомнил про ружье. Вскоре он уже ощипывал жирную курицу. Он сварил ее целиком, и бульон был первой действительно вкусной пищей, выпавшей на их долю за долгое время.
Они просуществовали благодаря этой курице три тягостных дня, и когда от нее ничего не осталось, Тор снова взялся за ружье; оно казалось много тяжелее теперь. Он протащился к амбару, но так дрожал от слабости, что промахнулся несколько раз, прежде чем ему удалось застрелить курицу. У него теперь оставалось только три заряда.
Тор удивился, увидев всего четыре курицы, тогда как прежде их здесь бродило более двенадцати штук. Три дня спустя он возобновил набег и нашел всего одну-единственную курицу, на которую и истратил свои последние заряды.
Жизнь его была теперь до ужаса однообразна. Утром, когда ему было сравнительно лучше, он приготовлял немного пищи для себя и для больных девушек и готовился к горячечной ночи, ставя по ведерку с водой в головах каждой постели. Около часа дня, с ужасающей точностью, начинался озноб. Мальчик трясся с головы до ног, зубы стучали, и холод пронизывал его изнутри и снаружи. Ничто не могло согреть его — огонь, по-видимому, утратил свои свойства. Ничего не оставалось делать, как только лежать, трястись и терпеть медлительную муку замерзания. Так продолжалось шесть часов. К холоду присоединялась мучительная тошнота. В семь или восемь часов вечера наступала перемена: начинался приступ сильнейшего жара, и никакой лед не показался бы ему тогда прохладным. Воды, воды — ничего больше не было ему нужно, и он пил и пил. Под утро он засыпал в полнейшем изнеможении.
«Если не хватит еды, отправляйтесь на лодке к Эллертону», — посоветовал, уезжая, брат. Но кто же будет грести в этой лодке?
Теперь между ними и голодной смертью оставалось всего полкурицы. А о Корни ни слуху ни духу.
Вот уже три бесконечных недели, как тянется эта пытка. Каждый день все то же, лишь немного хуже с каждым днем. Еще несколько дней — и мальчик тоже не будет в состоянии подняться с постели. Что тогда?
Отчаяние охватило их. Каждый с ужасом думал: «Неужели Корни никогда не вернется?»
Все утро этого дня Тор употребил на то, чтобы притащить три ведра воды. Озноб начался раньше обыкновенного, и жар был сильнее, чем всегда.
Он пил часто и много из ведерка, поставленного у изголовья постели. С вечера он доверху наполнил его, но в нем почти ничего не оставалось, когда около двух часов утра горячка оставила его и он уснул.
В час серого рассвета его разбудил странный звук поблизости — плеск воды. Повернув голову, он увидел у самого почти лица два светящихся глаза: какое-то большое животное лакало воду из ведерка у его постели.
Тор в ужасе смотрел на него, затем закрыл глаза, уверенный, что спит и видит во сне Индию и тигра, пришедшего к его изголовью. Но плеск воды продолжался. Он поднял голову: да, зверь все еще здесь. Он попытался крикнуть — из горла его вырвалось только слабое клокотанье. Большая мохнатая голова дрогнула, зрачки засверкали, раздалось фырканье. Странная тварь опустилась на четвереньки и пошла через комнату под стол. Тор теперь окончательно проснулся. Он с трудом приподнялся на локте и слабо крикнул: «Ш-ш-ш!» Огненные глаза снова появились из-под стола, а за ними и серая фигура. Зверь спокойным шагом подошел к стене, проскользнул в отверстие для свалки картофеля и исчез.
Кто это? Больной мальчик едва мог сообразить: без сомнения, какой-нибудь дикий хищник. Мужество изменило ему. Он дрожал от страха, от чувства беспомощности и то забывался тревожным сном, то вдруг просыпался, всматриваясь в темноту, ища в ней ужасных глаз и серой крадущейся тени.
Так прошла вся ночь, и к утру он не был уверен, что это не бред. Но, встав, он тем не менее сделал слабую попытку заложить ход в подвал поленьями.
У всех троих был плохой аппетит, но пришлось и его обуздывать, имея всего полкурицы на пропитание. Корни, без сомнения, думал, что они побывали у Эллертона и запаслись всем необходимым.