Рассказы о живой природе

Яковлев Петр Иванович

Дело в том, что за санями, когда Герасим Федотович проезжал по селу, увязались сначала две дворняги, потом к ним присоединились две-три лайки, и, когда подвода остановилась, это разномастное скопище налетело на сани, разноголосо рыча и тявкая. В санях, однако, оказался надежный сторож – верный спутник Герасима Федотовича во всех охотничьих делах, серая овчарка Полкан. Сначала Полкан не обращал особого внимания на эту хвостатую мелкоту, подбирающуюся к саням, но, когда одна из собак осмелилась прыгнуть в самые розвальни, четвероногий сторож не стерпел и, схватив ее за загривок, швырнул так, что она отлетела по меньшей мере метра на три.

Тут-то и началось. Все собаки (ведь они хозяева села!) пришли в такую ярость, что – не вмешайся в это дело охотник – неизвестно, чем бы все кончилось.

Герасим Федотович вместе с Полканом отогнал собак на почтительное расстояние и восстановил

относительный порядок. Полкан снова занял свой пост в санях.

А из ближних домов в это время, на ходу надевая шубенки, уже повыскакивали вездесущие мальчишки, к ним присоединились школьники старших классов, только что закончившие занятия,- и через каких-нибудь пять минут на месте происшествия образовалась толпа человек в пятнадцать-двадцать.

Подошел и я.

– Да что вы ко мне пристали!-добродушно отбивался от ребят Герасим Федотович.- Не я тут хозяин – Полкан.

У него и спрашивайте. Разрешит посмотреть – пожалуйста.

– Что там такое?- не удержался я.

– Не знаем, Петр Иванович. Не хочет показывать,- хором отвечали ребята.

Я поздоровался с охотником и кивнул головой на сани.

– Ну, уж коли Петр Иванович хочет посмотреть, тогда…

Ты как, Полкан, возражать не будешь?

Я подозвал собаку, которая знала меня как одного из приятелей хозяина, и Полкан, спрыгнув с саней, подошел к нам, слегка повиливая гривастым хвостом. Видно было, что он с неохотой покидал свой пост.

– Его добыча, вот и сторожит.- С этими словами охотник откинул брезент, скрывающий поклажу, и мы увидели огромную волчью тушу, растянувшуюся почти во всю длину розвальней. Язык у волка был высунут, на нем и на губах раскрытой пасти застыла хлопьями кровавая пена. Хищно и зло торчали оскаленные клыки, глаза, даже застывшие, смотрели на людей с бессильной яростью и дикой злобой.

Это произвело на некоторых любопытствующих такое впечатление, будто волк был живой. Две-три девочки, втесавшиеся в толпу, вскрикнули от неожиданности и бросились врассыпную от саней, а мальчики постарше подняли их на смех:

– Э-эй, трусихи, мертвого волка испугались!..

Почти все собравшиеся так или иначе видали волков, но такого огромного, сильного и, надо полагать, страшного – никому встречать не доводилось. Естественно, охотник был засыпан вопросами: где, когда, как, при каких обстоятельствах был пойман этот хищник.

– Да тут и рассказывать нечего,- с деланным безразличием заговорил Герасим Федотович, еще больше возбуждая любопытство ребят.- Этого на отраву поймали. Правда, пришлось нам с Полканом гнаться за ним километров пять.

Ну, настигли и добили. Их целая стая была – одиннадцать штук. Этот – вожак. Он из облавы ушел. А в облаве мы их восемь штук перебили. Еще два куда-то пропали. Их сейчас наши охотники разыскивают.

Герасим Федотович достал кисет и не спеша стал свертывать самокрутку. Тут любопытство собравшихся снова прорвалось:

– Герасим Федотович, расскажите про облаву!

Пришлось уступить ребятам. А дело было так.

Белым толстым одеялом покрыто глухое лесное Коштом- озеро. Пушистый снег шапками лег на ветви столетних сосен и елей, шатрами прикрыл молодые деревца, сугробами поднялся на камнях и пнях, во множестве рассыпанных по старым вырубкам. Тихое морозное утро. Почти не шелохнется уснувший, застывший лес. Лишь изредка треснет от мороза сухое дерево или сорвется от собственной тяжести султан затвердевшего снега, да какая-нибудь птичка-синичка пискнет жалобно и тоскливо.

Но вот в зачарованную тишину леса откуда-то из-за озера ворвались посторонние, необычные звуки: жжих-жжих, жжих- … Звуки эти, ритмичные и негромкие, слышались сразу с нескольких направлений и – если прислушаться, а еще лучше «взглянуть» на них с высоты птичьего полета, – соединялись в кольцо, центром которого был густой молодой ельник на северном берегу скованной льдом болотистой ламбы.

Открытой стороной незамкнутого кольца оставалась лишь недлинная полоска северного берега ламбы – не более, чем в два ружейных выстрела,- так что круг, по которому располагались ритмичные скользящие звуки, был скорее похож на подкову, концами своими упирающуюся в берег открытого озера.

Ничего не знали об этом дикие серые существа, проводившие морозную зимнюю ночь под защитой густых прибрежных зарослей. А когда узнали, то было уже поздно. Восемь ловких лыжников с ружьями наперевес обошли, окружили волчье логово и по всей лыжне-подкове протянули крепкий шнур, увешанный кумачовыми флажками. Обойдя логово, охотники сошлись на концах подковы – по четыре на каждом – и, посовещавшись, разбились на группы. По два человека остались на

берегу озера, укрывшись в кустах неподалеку от концов шнура с флажками, остальные четверо, взяв с собой по собаке, направились обратно, в обход логова, постепенно сужая кольцо охвата. Волки, а среди них были матерые, бывавшие в переделках, почуяв людей с собаками, поняли недоброе и заметались в тревоге. Вожак их – крупный, седеющий самец – бросился на север, полагая увести всю стаю через мелколесье в большой девственный лес, километрах в пятнадцати от озера. Волки шли вереницей, с интервалом в два- четыре шага, ступая след в след, так что неопытному глазу могло показаться, будто здесь прошел всего один зверь. Они шли так тихо, что лишь в нескольких шагах можно было услышать прерывистое дыхание одиннадцати горящих жаром глоток да легкое шуршание глубокого снега, оседающего под тяжестью разгоряченных костлявых тел. Позади них, слева и справа (ветер дул сзади), хорошо было слышно скрипение лыж – жжих-жжих – и негромкий говор мужских голосов, да порсканье увязающих в глубоком снегу собак. Вожак прибавил шагу, но… внезапно путь ему преградила лыжня, и в ноздри ударил ненавистный, ошеломляющий своей близостью человеческий запах… В смятении хищник остановился… Не более как в полутора метрах перед ним маячил слепящий глаза, дрожащий на легком ветру, до ужаса пахнущий смертью кроваво-красный кусок… Седой издал звук, похожий на стон, и шарахнулся в сторону, чтобы, перепрыгнув через лыжню, обойти этот пугающий смертью предмет, но… лишь теперь ослепленные кумачом глаза его заметили тонкую нить, висящую над лыжней. Она показалась ему такой же таинственной и страшной, как гудящая проволока на столбах. Волк сделал еще несколько прыжков в сторону – обойти, обойти во что бы то ни стало эту таящую смерть струну! – и тут, будто молния ударила ему между глаз: снова такой же красный, страшный кусок… Зверь в панике прыгнул еще и еще – и будто сами глаза его налились кровью от множества красных флажков, преградивших ему дорогу! В ужасе метнулся вожак назад, а навстречу ему, дико сверкая глазами, мчалась вся стая. Звери сбились в кучу, дрожа и скуля от страха, метались на узком пространстве, не зная, что делать. Но вот, прислушавшись и понюхав ветер, вожак поднялся и наметом пошел на старый след. Он намеревался прорваться между охотниками, идущими с флангов, и, пройдя через старое лежбище, выйти на озеро. Однако пройти скрытно стае не удалось: собаки почуяли хищников и подняли дикий лай. Это перепугало молодых волчат, и стая рассыпалась. Звери метались в кольце, то натыкаясь на страшные флажки, то на охотников, которые отнюдь не таились больше, а наоборот, старались сильнее шуметь и даже один раз выстрелили, чтобы окончательно сбить с толку перепуганных хищников. по Первыми попались под ружье волчата. Они не умели хитрить и, обойдя по кругу флажков, выскочили на озеро. Тут их настигли пули. Первые четыре жертвы облавы лежали на чистом пространстве озера, нагоняя страх на живых зверей, мечущихся в кольце. Два зверя были убиты в лесу: они подошли слишком близко к охотникам с собаками. В кольце оставалось еще пятеро живых. Все это были матерые хищники, опытные в схватках с охотниками. Каждый из них, вероятно, не раз уже нюхал запах пороха и знал, на каком расстоянии нужно держаться от ружья и собаки. Не раз уходили матерые звери и из облавы. Они хитры и умеют прятаться: стать под ветром или притаиться в кустах. Но ждать, пока охотники затравят их собаками в кольце облавы, зверям, конечно, не было расчета, да и инстинкт гнал их на риск.

Меж тем, охотники, стоявшие у выхода из кольца, подобрали убитых на озере зверей и затащили в кусты. Это не ускользнуло от глаз вожака, который уже успел полностью изучить обстановку, обойдя по кругу флажков и поняв, что выход только через озеро. Он собрал стаю и повел ее на прорыв, хотя и понимал, что это очень рискованно…

Не успели наши охотники выкурить по самокрутке и обсудить результаты удачного начала облавы, как поднялся переполох. Волки, во главе с вожаком, появились на озере столь неожиданно и мчались так быстро, причем держались не цепочкой, а группой, что выстрелы, которых последовало восемь – по числу заряженных стволов, не достигли цели.

Охотники смешались и, стреляя по группе скачущих животных, теряли точность прицела; кроме того, большинство, по-видимому, целилось в вожака, что был крупнее других и шел впереди, но он делал такие дикие прыжки, что вряд ли хоть одна из десяти выпущенных ружейных пуль могла бы попасть в этого прыгающего с быстротой птицы дьявола…

На снегу остался лишь один зверь, да еще одного, раненного в лапу, настигли собаки, остальные так же быстро, как и появились, скрылись за ламбой. in Свисток собрал охотников на совещание.