Рассказы опустевшей хижины
Шрифт:
Сегодня орел парил величественно над моим лагерем. Он летел низко, в тишине леса удары его могучих крыльев звучали громко и зловеще. Он немного замедлил свой полет, словно хотел остановиться, но потом, видно, передумал и продолжал свой путь. Я не видел его около двух лет, хотя его гнездо находится не дальше мили от меня. Орел, по моим наблюдениям, — единственная птица, которая во время полета поворачивает голову из стороны в сторону и смотрит вокруг себя, а этот орел, пролетая, повернул голову назад и бросил на меня испытующий взгляд.
Но вот я слышу позади себя легкий, но неистовый топот — и в одно мгновение белка, прорезая воздух, садится мне на спину, потом, вскарабкавшись на плечо, она выхватывает из моих пальцев земляной орех, который я всегда держу для нее про запас. Теперь она спешит на полочку, прибитую мною к стене хижины специально для нее; устроившись там поудобнее, она очень ловко очищает ядро ореха и съедает его. Иногда, если у нее хорошее настроение, она это проделывает перед моими гостями. Большинство белок, которые навещают пеня, быстро очищают орех от скорлупы и грызут его, эта же настолько привередлива, что снимет сначала кожуру с ореха, прежде чем съесть его. Как и большинство белок, она бежит со скоростью ста миль в час и всегда находится в состоянии неистовой активности. Я ее назвал Шепави — Попрыгуньей. И как не похож на нее по характеру мой маленький тихий друг — Лунатик; еще совсем маленьким зверьком она войдет, бывало, в мою хижину и бродит кругом, как потерянная, будто бы и без всякой цели, словно во сне или в каком-то отрешенном от внешнего мира состоянии. Из всех белок, которых мне приходилось наблюдать, Лунатик была единственной, которая ходила, обычно они скачут галопом. Она была нетороплива и очень мила, одна из немногих белок, которая давалась в руки; большую часть своего времени она проводила у моих ног. Когда я начинал рубить дрова, она была тут как тут и легко могла поплатиться жизнью. Один раз она вскочила на горячую печку и после этого куда-то исчезла. Мне очень недоставало моего маленького друга, я грустил и думал, что любимой белочки уже нет на свете. Наш двор казался пустынным без нее; ее тропинки и ветки, где она ютилась раньше, были занесены снегом, на некоторых уже появились другие, менее интересные белки… Но этим летом Лунатик вернулась. Она осталась такой же доверчивой и милой, хотя, должно быть, чему-нибудь научилась во время своих странствований по белу свету. Теперь при появлении всякой другой белки она становилась невыносимо свирепой.
Когда Лунатик исчезла, я начал приручать другую белку, что мне до некоторой степени удалось. Потом еще одна из этих летающих акробатов выставила СБОЮ кандидатуру. И теперь меня преследуют три на редкость не дружные между собой существа, вздорные и драчливые, три комка нервной энергии, три ума, три существа с одной лишь мыслью — опередить другого. Каждый смотрит на территорию вблизи хижины, как на свои персональные владения, и будет драться до исступления с тем из своих собратьев, кто осмелится туда ступить. Белка не принадлежит к стадным животным, и ее территориальные права более или менее признаются. Но я боюсь, что своим стремлением сделать так, чтобы всем было хорошо, я несколько нарушил естественное соотношение вещей. Я пробовал кормить белок отдельно, каждую на ее маленькой территории, и тут я понял свою ошибку. Большую часть того, что им достается, они не съедают, а прячут на вершине дерева или где-нибудь между ветвями и заявляют о своих правах протяжным дрожащим криком, высказывающим недоверие всему миру. Но этот вызов достигает обратных результатов, и, вместо того чтобы отогнать грабителей, он привлекает внимание двух других членов воинствующего триумвирата. Стоит им только появиться, как начинается драка; обиженный нападает на противника с такой яростью и стремительностью, как будто хочет уничтожить его немедленно. Но когда нападающий приземлится, намеченной жертвы уже нет на месте; тут начинается неистовая погоня, сопровождаемая воинственными криками и яростным ворчанием. Незваный гость, независимо от своей физической силы, признает свою вину перед нападающим хозяином. Я заметил, что белка, которая преследует, всегда старается бежать не быстрее убегающего врага, так что их разделяет все время одно и то же расстояние. Потом погоня где-то обрывается. И все кончается ничем.
Как-то раз Попрыгунья и Лунатик появились одновременно, одна с одной стороны, вторая — с другой. С большой осторожностью я дал каждой по ореху, стараясь, чтобы они не заметили друг друга. Но не тут-то было, провести их не удалось. Как одна, так и другая приняли свирепый вид и угрожающе смотрели друг на друга. Вдруг обе повернулись и побежали в противоположном направлении со скоростью, на которую только были способны, и каждой из них мерещилось, что за ней гонится другая. Все это очень безобидно и занятно, без кровопролития, всего лишь хорошее упражнение в беге.
По сравнению с другими, более одаренными природой животными белки не блещут умственными способностями, и все-таки их нельзя назвать глупыми. По моим наблюдениям, они отличаются очень хорошей памятью и всегда узнают меня среди чужих людей, узнали даже после того, как я отсутствовал целый год. Они проверяют каждую шишку, которую сбрасывают с вершины дерева, прежде чем ее положить в кладовую на зиму, куда отбираются только самые хорошие, плохие же зарывают отдельно во избежание ошибки. Сила белки не пропорциональна ее размеру. Я видел, как белка, держа половину большого яблока во рту, без видимого усилия прыгала вверх и вниз — с земли на большой корень поваленного дерева, который возвышался над ее головой на двенадцать дюймов; это равносильно тому, как если бы человек делал прыжки вверх на десять футов, держа в руках мешок картофеля.
Одно время мускусная крыса жила под полом моей хижины; она выстроила себе там жилище, которое было почти точной копией бобровой хатки. Малыши были очень кроткие и приучились приходить на мой зов, совсем как бобры. Они часто навещали меня в моей хижине, входили непринужденно, не проявляя ни капли страха, только у них не хватало силы самим открывать дверь. Вскоре они нашли выход из положения — зверьки обнаружили неплотно прилегающую доску, стали дергать и потягивать ее, пока не расшатали; доска начинала тарахтеть, а они стояли, тихо что-то бормоча, видно, разговаривали между собой, и ждали с нетерпением, пока я их впущу. Одна мускусная крыса повадилась ходить вместе с бобрами и терпеливо ждала в сторонке, пока я раздавал им корм, а когда я звал бобрят: «Маа-уи!» — она думала, что я зову ее, и брела по воде с маленькими бобрятами, стараясь не отставать от них. В отличие от своих собратьев, эта мускусная крыса дружила с бобрами — всеми, за исключением Джелли Ролль, которая ревновала ее ко мне; стоило зверьку заметить ее, как он старался спрятаться, стать незаметным, насколько это было возможно. Однако, когда детеныши мускусной крысы, моей соседки, впервые начали показываться на воде (случалось, под покровительством нашей знакомой, уже взрослой мускусной крысы), Джелли Ролль подплывала совсем близко, с интересом следила за ними и совсем не проявляла вражды. Эти интересные и умные грызуны неправильно названы «мускусными крысами», у них нет ничего общего с крысами, это самые близкие родичи бобров, их двоюродные братья, и похожи они друг на друга своим внешним обликом, образом жизни, повадками.
Я дружил с ними на протяжении нескольких лет, но, к моему большому огорчению, одна из эпидемий, которой они подвержены так же, как и лесные кролики, погубила всех до одного… Иногда мне чудится, что их маленькие тени плывут по озеру Ажауан, что их привидения бродят по потешному уютному домику, где они жили так счастливо.
Был у меня сердечный друг — самочка сурка. Из года в год она рыла себе нору под полом моего лесного домика, и каждый год у нее появлялись на свет маленькие сурчата, если так можно назвать ее детенышей. Это была немолодая, но очень милая леди; она часто и подолгу следила за моей работой и так привыкла ко мне, что даже разрешала брать на руки своих малышей — привилегия, которой пользуются немногие. Но когда приходили чужие, она ложилась плашмя на землю, закрывая собой выход из норы, чтобы сурчата не выползли наружу; когда же гости уходили, она издавала какой-то громкий свистящий крик с видом победителя, словно она прогнала неприятеля. Пришло время, и ее не стало. Другой сурок поселился в ее уютной землянке, это была молодая, очень складно сложенная самочка; она любила стоять, вытянувшись во весь рост, как человек, перед своим входом и даже пыталась заглядывать в мое оконце.
Я часто вспоминаю своих скромных маленьких друзей, которые вошли в мою жизнь на короткое время и потом умерли.
Огромное большинство людей имеет лишь смутное представление о животных и не может понять, что же на самом деле они собой представляют. Каждое животное имеет свои особые черты, заметные лишь внимательному наблюдателю.
Среди наиболее развитых и умственно одаренных видов нет двух существ, совершенно одинаковых, каждое имеет свою неповторимую индивидуальность. Очень часто их повадки удивительно напоминают поведение людей, это особенно касается грызунов. Они порой кажутся абсолютно разумными, их движения целеустремленны, а манера выражать свои чувства изумительно напоминает поведение маленьких детей (ищущий взгляд, капризные движения, обидчивость, когда их дразнят, простодушие и бесхитростность, огорчение, когда попадают в большую беду, их нежная привязанность друг к другу). Все это я сам наблюдал и никогда не перестану жалеть, что в дни своей молодости так усердно охотился на них. Но даже в те годы мне было тяжело убивать, и я всегда предпочитал находить их мертвыми; лучше никогда не видеть безнадежную борьбу, предсмертную агонию и долгие часы безутешного горя. Даже теперь, несмотря на лишения и трудности, которые я испытал, отказавшись от охоты, меня никогда не оставляет чувство, что я навсегда останусь у них в неоплатном долгу. Только тот, кто принял к сердцу всю горечь страданий наших младших братьев, может себе представить, что действительно означают современные методы охоты для звериного населения леса.
Быть может, вы, мой читатель, с которым я делюсь своими мыслями, найдете мои рассуждения немного сложными. Но жизнь в лесу заставляет не только быть настороженным, но и располагает к внимательным и глубоким размышлениям. Помните, что тот, кто живет в первобытном лесу, в этом храме Природы, способен видеть гораздо дальше и глубже, чем человек, живущий в обычных городских условиях.
Только невежеством, бездумием или озлобленностью людей можно объяснить то, что совершенно безобидные звери получили репутацию опасных, и жестоко преследуются Немного доброжелательности и уважения к их свободе — вот все, что нужно от вас диким животным. Все же я должен оговориться, что свобода не всегда правильно используется ими. Так было с моим скунсом. Он облюбовал себе мою палатку, где я устроил склад продуктов, часто скрывался там, и в конце концов я обнаружил среди кулей и ящиков его новорожденное потомство. Он, конечно, не учел всех обстоятельств и сделал это без злого умысла, потому я не имею к нему никаких претензий, все обошлось мирно, к удовольствию обеих сторон. Скунс — прирожденный джентльмен, но, к сожалению, не может отгадывать мыслей и не знает ваших намерений, когда вы натыкаетесь на него в темноте. Обычно ваши мысли враждебны, и он соответственно реагирует, но его нелегко рассердить, а терпение его удивительно; только доведенный до неистовства, он выставит против вас свою батарею. Скунс, освещенный лунным светом, — феерическое зрелище, вы видите только длинные белые, горизонтально расположенные полосы и белый чепчик на голове, черный фон его шкуры не улавливается глазом; быстрыми гибкими движениями он поворачивается то в одну, то в другую сторону, и чудится, что извивается белая ядовитая змея с белым пятном на голове. Этот безобидный, беспечный зверек, видимо, убежден в том, что людям очень приятно, когда он появляется в их палатках, хижинах или под полом дач. Но все же, каким бы неприятным ни было открытие, что скунс поселился в продуктовой палатке, это все-таки лучше, чем увидеть лося в каноэ. А со мной был такой случай; спешу добавить, что меня самого в каноэ в тот момент не было. В то утро я вытащил лодку на песчаный берег озера и собирался отправиться в местечко Уаскезье, расположенное на расстоянии тридцати миль водного пути от моего лагеря. Делая последние приготовления для своего путешествия, я вдруг услышал легкий треск и хруст. Выглянув в окно, я увидел своего приятеля лося. Не торопясь, он спокойно расхаживал взад и вперед по моему каноэ. Я выбежал к нему из хижины с криками, это, видно, напомнило ему о чем-то, и он стал вытаскивать ноги из дыр, в которых ему, видно, было не очень удобно; выбравшись, он встал в стороне, созерцая вдребезги раздавленное каноэ; при этом вид у него был глубокомысленный и отрешенный. Это была явная небрежность с его стороны, и я помню, что рассердился на него Правда, было одно смягчающее обстоятельство — его молодость и неопытность. Но для меня это было плохое утешение. Как-никак, а каноэ нужная вещь, когда предстоит путешествие исключительно водным путем протяжением в тридцать миль. Лось, огромный, как лошадь, зверь, — опасный гость, и особенно если он стал у вас завсегдатаем; необходимо убирать с его пути все, что ломается и бьется. Чтобы быть справедливым, я должен взять часть вины на себя: мне нужно было спрятать свое каноэ где-нибудь повыше на дереве и получше его там закрепить. Итак, перестав сердиться на лося, я положил поврежденное каноэ на козлы и собирался его отремонтировать при первой возможности. Такое необычное положение моей ладьи возбудило явное любопытство у бобров. Как-то ночью эти предприимчивые и удивительно умные зверьки повалили дерево как раз поперек многострадального суденышка — каноэ разлетелось на мелкие щепки.
Никто из этих моих гостей ничего не ждал от меня, за исключением бобров, с которыми я сюда приехал. Но до тех пор, пока я не появился на сцене, они сами боролись за свое существование; и если бы я неожиданно исчез, они, должно быть, разбрелись бы по разным местам, но жили бы не хуже, чем здесь. В глубине души я все же лелею надежду, что кто-нибудь из них тосковал бы без меня. Мне доставляет большую радость кормить моих друзей и наблюдать своеобразную манеру каждого из них брать лакомые кусочки; интересно, как они приближаются ко мне и как ведут себя после еды. Очень любопытно, проснувшись поздним утром или днем после бессонной ночи, увидеть, как все угощения исчезли, потому что, пока я спал, разная лесная мелюзга, а иногда и большие звери, хорошо поработали, бегая туда и обратно, унося с собой столько лакомых кусочков, сколько они могли унести. Мне доставляет большое удовольствие слышать, как проголодавшиеся труженики, усердно потрудившиеся несколько часов, что-то бормочут от удовольствия, уплетая за обе щеки сухари, яблоки, или же набрасываются на блюдечко с рисом, залезая туда обеими лапками и жадно поглощая это угощение. А зимой я радуюсь, когда нахожу углубление в снегу под старым корнем, потому что знаю: это дом счастливых маленьких созданий, которые крепко спят, туго набив свои животики.