Рассказы от первого лица
Шрифт:
Я поднялась в квартиру. Коля сидел на кухне с чашкой чая. Он все это время смотрел на меня в окно. Я стояла в дверях кухни с бутылкой вина в руке.
– У меня есть отличная идея, давай проведем чудесный выходной вдвоем! – начала я, улыбнувшись ему.
Но Коля меня перебил:
– Я изменил тебе, Света – он не смотрел на меня. Смотрел на пустую скамью у подъезда, – не выдержал напряжения.
Я замерла. Прислушалась к себе. Ничего внятного. Я не хочу кричать и бить посуду, не хочу плакать и проклинать, не хочу его прощать.
Я, молча, развернулась
– Мой, случайно, не с тобой согрешил? – спросила я, когда Маша открыла дверь.
– Нет, – ответила она, заспанная и взъерошенная.
– Отлично.
Маша жестом пригласила войти.
– А Антонина, как там ее?, где? – поинтересовалась я, проходя на кухню.
– Петровна. Сегодня еще не выходила из комнаты.
– А она там не того? – я многозначительно кивнула в сторону спальни.
– А черт ее знает – отмахнулась Маша.
– А я не одна – улыбнулась я.
Маша удивлено вскинула брови. Я поставила на стол злосчастную бутылку вина. Не выпила ее с Вадимом, не выпила с Колей, может с Машей выйдет.
– Будешь? – на всякий случай поинтересовалась я.
Маша даже улыбнулась:
– С удовольствием. Я люблю вино, давно его не пила.
– Ага, с твоей-то не забалуешь – я имела ввиду свекровь.
Хотя на самом деле у Маши просто не было денег на такие излишества. Они со свекровью жили на ее маленькую учительскую зарплату.
Маша разлила вино по чайным кружечкам и достала из полки банку маслин, из тех запасов, которые я приносила ей в прошлый раз.
Мы сделали по глотку. Вино было великолепным.
– Говорю, хорошо, что не с тобой! А то и пошушукаться было бы не с кем.
– Или наоборот, было бы, что обсудить, – Маша улыбнулась, что редко бывает. Это все вино. Она пила с таким удовольствием, что на нее было приятно смотреть.
– И то верно, – мы стукнулись чашечками, – не выдержал, видите ли, напряжения! А я выдержала! – с гордостью заявила я.
Немного помолчали.
– Как хорошо, что это оказалась не я! Как бы я с этим жила? Я бы все еще сильнее запутала. Только сейчас понимаю, насколько была глупа. Фуф… меня прямо отпустило, и Вадим этот больше не нужен…
Мне, правда, стало очень легко. Хорошо было у Маши на кухни. Бедно, но чисто. Надо что-то с Машей делать, как то вытаскивать ее из этого добровольного рабства. Хорошо было за чашечкой хорошего вина подумать о чужих проблемах, о чужой неудавшейся жизни.
– А что теперь с Колей? – спросила Маша.
Я долго непонимающе смотрела на нее.
– Ты его простишь?
– А про Колю то я и забыла…
Я с таким удовольствием упивалась собственным превосходством, своей верностью, что и забыла, что любимый муж меня предал.
Я встала из-за стола.
– Пойду к мужу.
Маша не стала провожать меня до двери, осталась медленно подтягивать вино.
Коля сидел на диване перед выключенным телевизором. Я встала рядом с ним. Думаю, он недавно плакал. Он выглядел жалко. Было неприятно на него смотреть.
– Коль, – позвала
Он не поднимал на меня лица. Я села на подлокотник и положила руку ему на плечо.
– Да ну эту квартиру, – начала я – давай ее разменяем. Купим им однокомнатную. А сами займем денег, кредит возьмем или ограбим кого-нибудь, если надо, и купим домик. Маленький, уютный. Яблоньки там, березки. Нам не много надо. А?
Коля молчал. Он повернул лицо и поцеловал мою руку. Я погладила его по голове и ушла в спальню. Там смела вещи с полок шифоньера на пол. Он быстро опустел. На полу лежала большая куча тряпья. Обратно вещи я складывала медленно и аккуратно. Хлопнула входная дверь. Коля ушел. Пришел поздно ночью, я уже спала. Он лег на диване.
А утром я позвонила на работу, отпросилась на целый день. Собрала вещи и ушла от Коли. Вышла из подъезда и увидела Машу. Та развешивала постиранное белье. Я улыбнулась ей. Она мне в ответ.
Пыльно, душно, но ждать можно
Вася о своей маме знал немного. Больше о ней не знал. Не знал, где она родилась, и как прошло ее детство, как познакомилась с мужчиной, от которого его – Васю родила, и куда потом он – этот мужчина, делся. Казалось, что до Васи Антонина Петровна и не жила вовсе. И так казалось не только Васе, но и мне, и даже самой Антонине Петровне. Она родила его уже за тридцать, осознанно и планомерно. Статусом матери-одиночки всегда гордилась, говорила об этом часто и многим.
Из Васиных рассказов я поняла, какой насыщенной была ее жизнь, когда ее жизнью было Васино детство. Во-первых, она много работала, чтобы ее Вася был вкусно накормлен и хорошо одет. Во-вторых, принимала самое активное участие в его социальной жизни – огрызалась с уличными мальчишками и бранилась с воспитателями в детском саду; потом были школьные учителя – одних она ругала, других одаривала. Также она делала подарки девочкам, которые нравились Васе, рассказывала их матерям о талантах и перспективах сына.
Но к ее глубочайшему сожалению Вася становился все старше и все самостоятельнее. Он стал бороться за свою независимость. В первую очередь он запретил матери появляться в школе. Стал сам выбирать себе одежду, и часто приходил домой за полночь. Но самым сложным стал вопрос о дальнейшем обучении после школы. Вася не хотел учиться вообще. Он хотел поскорее начать зарабатывать деньги. И в ход пошли материнские слезы. Когда они не помогли, Антонина Петровна впервые повысила на сына голос – она кричала, топала ногами, грозила оставить его без квартиры, пророчила ужасное, голодное будущее. Все это не произвело на Васю никакого впечатления, за исключением одного, последнего и неожиданного довода матери. Она пообещала купить ему машину. Так Вася стал студентом политехнического университета с личным авто, а Антонина Петровна осталась без копейки за душой еще и в долгах. Правда Вася больше времени проводил на парковке университета у своей машины, чем в его аудиториях, но мать все равно была счастлива.