Рассказы вьючного ящика
Шрифт:
"Жена взъерепенилась, что ж тут непонятного, – усмехнулся Вадим, дело житейское. .."
"Именно, – подтвердил Вист и привел очередную цитату из неисчерпаемого Дюма: – "Берегитесь, мой друг. В ревности она страшнее легиона фурий!" Как емко, как удивительно точно сказано! – не преминул восхититься Вист. – Вот тут-то я и обрел самостоятельность,- продолжал он. – А поскольку мой Источник и прежде постоянно транслировал аналогичные мысли в направлении дорогого ему существа и поскольку мысли эти постоянно прерывались упомянутым способом, то, естественно, таких, как я…"-Вист
"Освобожденцев?" – подсказал Вадим.
"Именно Освобожденцев, – благодарно подхватил Вист, – в конечном пункте трансляции скопилось множество. Воплощены мы были в самых различных предметах домашнего обихода существа… Нежного и трепетного, – вдруг добавил Вист дрогнувшим голосом,а также и в нем самом. Лично я,-рассказывал Вист, – был воплощен в глазах существа.
Но и здесь, Вадим, к сожалению, не обошлось без соседства, и более того-именно здесь Освобожденцы были стеснены сильнее всего, ибо перед мысленным взором Источника чаще всего и представали эти самые глаза. Законы перемещения Освобожденной Мысли слишком сложны, дорогой друг, и судьба большинства моих соседей мне неизвестна. Вместе со мной еще четверо оказались в экваториальной области одной из галактик, наблюдаемых в западном секторе неба бывшей моей планеты, ибо существо, занимаясь астрономией, проводило изучение именно этого участка неба. Затем, подчиняясь все тем же законам перемещения Освобожденной Мысли, я скитался по Вселенной все эти три миллиона лет. Падая и отражаясь, пронизывая пространство, несчетный раз меняя объекты воплощений… И вот наконец я здесь, у вас в ящике. Но,-добавил Вист мечтательно и грустно,-лучшим из моих воплощений были все же ее глаза, нежные и трепетные. .."
"А где же те четверо, из экваториальной области?" – поинтересовался Вадим.
"А черт их знает где!
– ответил Вист неожиданно раздраженно. Болтаются где-нибудь. .. И вот теперь – Земля, ваше общество, наш с вами контакт, Вадим…"
"А куда потом?-спросил, помолчав, Вадим. – И когда?"
"Куда и когда? – печально переспросил Вист. – Первое зависит от Угла Отражения, а второе мне неизвестно. Впрочем, я непременно почувствую это перед самым Отражением, секунд за двадцать-тридцать, так что попрощаться мы с вами успеем".
"Вы хоть меня тогда предупредите",-попросил Виста Вадим.
"Ну конечно же! О чем разговор!"
"Скажите, Вист, – спросил Вадим, – разумные контакты у вас были?"
"Были, были. И не раз, и не два, и не тысячу раз… Где только я не побывал, с кем я только не говаривал! Но только не сочтите это за комплимент, сударь,-проникновенно сказал Вист, – ваша Земля – одно из лучших мест, а наша с вами беседа – одна из приятнейших".
Вадим хмыкнул.
"Да, да, – подтвердил Вист, – а это приобретенное тут чувство! – в восторге воскликнул он.-Ха-ха-ха!.. Перл моей коллекции! Я, видите ли, коллекционирую чувства, кажется, я вам говорил? У меня превосходнейшая, редчайшая коллекция чувств, – похвалился Вист, – каких только там нет!"
"А какие есть?" – поинтересовался Вадим.
"Какие бы вам назвать из тех, что неизвестны на
"Нет, – поспешно отозвался Вадим, – потом, может быть…"
"Насчет Одиночества – и потом не надо, – сказал Вист.-Я не подумал. Это, пожалуй, убийственное для землян чувство… Что у меня имеется из приемлемого для вас? Так, так… Ну вот хотя бы Чувство Вечного Бесплодного Стремления. Вот это вы можете испытать безо всякого для себя ущерба. В умеренной, конечно, дозе испытать".
"Стоит ли, а?-забеспокоился Вадим.-Вы бы лучше объяснили без показа…"
"Да вы коснетесь только краешка этого чувства. "Лучше один раз увидеть, чем сто раз услышать", – как совершенно справедливо утверждается в одной из прочитанных мною книг. Та ничтожная часть этого космического чувства, которую вы испытаете, облечется в вашем восприятии в земные одежды. Вы прочувствуете и вы поймете…"
"Как же я это сделаю? Не надо бы… Эй!.." – крикнул Вадим.
"Не бойтесь, – веско проговорил Вист, – начали!"
.. .Разбрызгав щебень у подножья склона,
в последний раз качнется эта глыба:
вперед – стремленье и назад-бессилье,
замрет на миг, не ведая исхода,
и тяжко рухнет, словно на века.
.. .Здесь ей лежать у подножья, покой
многотонный лелея,
в землю корнями уйдя, обрастая медлительным мхом…
Кто ее сдвинет? Кому эта кара под силу?..
А человек, спустившийся со склона, уже стоит над глыбой неподвижной, еще не зная, кто он и откуда, не сознавая, для чего он тут.
Но вот ладонь, опережая память, коснулась камня, а за ней – другая.
И ощутились памятные сколы, и замозжила памятная боль.
Еще усилье – вздыблена махина!
И-сорвана беспамятства завеса!
И он-Сизиф (и снова грудью в камень!), который посмеялся над богами, который (и махина снова- дыбом и-навзничь) обманул однажды смерть.
Он – тот Сизиф за мертвой гранью Стикса.
Но разве тень он в этом царстве теней?
И разве тень вздымает он по склону, сдирая мясо каменным скребком?
.. .За пядью пядь, за годом год.
Который?
Сизиф не знает. Лишь однажды глянув на высохшие руки и на плечи, он вдруг поймет, что он уже старик.
Проклятье вам, пирующие боги!
Но вот оно-все ближе-искупленье:
коль не Сизиф, так хоть костяк Сизифов,
но эту глыбу взвалит на вершину
и рухнет рядом грудою костей!
И череп упадет оскалом к небу,
тая в пустых глазницах торжество.
.. .За пядью пядь
все выше, выше, выше…
Что ж замер ты? Что ты узнал, Сизиф?
Все это было! Было! Было! Было!
В бессчетный раз узнал он место это:
усохший куст, склонившийся навстречу,
и пыльный вереск у его корней.
О, беззащитность памяти воскресшей!
В семи шагах желанная вершина,
и шесть шагов дано ему пройти…
В бессчетный раз.
Вот первый шаг, четвертый,
вот пятый шаг…