Рассказы зарубежных писателей (сборник)
Шрифт:
«Недаром я всегда ненавидел его, – подумал солдат. – Ведь это князь мира, появление которого предвещали пророки».
Снова опустил он меч, и у него мелькнула мысль: «Когда я положу пред Иродом голову этого ребенка, он сделает меня начальником своих телохранителей».
Все более приближая острие меча к спящему младенцу, он ликовал в душе, говоря себе: «На этот раз никто мне не помешает, никто не вырвет его из моей власти».
Но солдат все еще держал в руке лилию, сорванную им при входе в пещеру, и вдруг из ее венчика вылетела пчела и стала с жужжанием
Воин вздрогнул. Он вспомнил пчел, которых маленький мальчик относил в их родной улей, и ему пришло в голову, что одна из этих пчел помогла мальчику спастись на празднике, устроенном Иродом.
Эта мысль поразила его. Он опустил меч, выпрямился и стоял, прислушиваясь к пчеле.
Ее жужжание наконец прекратилось. Солдат продолжал стоять неподвижно и все сильнее ощущал сладкий аромат, струившийся из лилии, которую он держал в руке.
Этот аромат напомнил ему о цветах, которые мальчик спасал от дождя, и о том, что букет лилий скрыл от его взоров ребенка и дал ему спастись через городские ворота.
Он все больше задумывался и отвел в сторону свой меч.
– Пчелы и лилии отблагодарили мальчика за его благодеяния, – шепнул он сам себе.
Он припомнил, что и ему однажды помог этот ребенок, и густая краска стыда залила его лицо.
– Может ли римский легионер забыть об оказанной ему услуге? – прошептал он.
Некоторое время он еще боролся с собой. Он думал об Ироде и о собственном своем желании уничтожить юного владыку мира.
«Мне не следует убивать этого младенца, спасшего мне жизнь», – решил он наконец.
И он нагнулся и положил свой меч возле ребенка, для того чтобы при пробуждении беглецы поняли, какой опасности им удалось избежать.
В это время ребенок проснулся. Он лежал и смотрел на солдата своими прекрасными очами, сиявшими, как звезды.
И воин преклонил перед ним колени.
– Владыка! – произнес он. – Ты всесилен. Ты могучий победитель. Ты любимец богов. Ты тот, кто может спокойно попирать змей и скорпионов.
Он поцеловал его ножку и тихо вышел из пещеры.
Мальчик же лежал и смотрел ему вслед большими удивленными глазами.
Бегство в Египет
Далеко, далеко, в одной из восточных пустынь, росла много лет тому назад очень старая и невероятно высокая пальма. Все, проходившие через пустыню, невольно останавливались и любовались ею, ибо она была гораздо выше и мощнее всех других пальм, и можно было сказать, что она превосходит своими размерами обелиски и пирамиды.
И вот однажды, когда эта высокая пальма стояла в своем уединении и созерцала пустыню, она увидела нечто до того удивительное, что могучая, увенчанная листьями верхушка ее закачалась от изумления. Вдали, по краю пустыни, шли два одиноких путника. Они находились еще на таком расстоянии, откуда верблюды кажутся маленькими, как муравьи, но совершенно несомненно было, что это два человека. Два чуждых пришельца в пустыне – пальма хорошо знала постоянных путников пустыни – мужчина и женщина без проводника, без вьючных животных, без шатра и мехов для воды.
– Наверное, –
Она быстро осмотрелась кругом.
– Удивляюсь, сказала она, – что львы еще не вышли на охоту за этой добычей. Насколько я вижу, ни один из них даже и не шевельнулся. Не вижу я и разбойников. Но они еще явятся.
«Семь раз должны они умереть, – думала пальма. – Их сожрут львы, змеи умертвят их своими укусами, жажда иссушит их, пески погребут их под собой, их убьют разбойники, спалит солнечный зной, страх уничтожит их».
И она попыталась думать о чем-нибудь другом. Участь этих людей возбудила в ней грусть.
Но на всем пространстве пустыни, расстилавшейся под пальмой, не было ничего, что не было бы ей знакомо уже тысячи лет. Ничто не могло приковать к себе ее внимания. Поневоле ее мысли снова вернулись к двум путникам.
– Клянусь засухой и бурей! – сказала пальма, призывая в свидетели самых опасных врагов жизни. – Женщина что-то несет на руках. Никак эти безумцы захватили с собой еще маленького ребенка!
Пальма, дальнозоркая, как большинство стариков, не ошиблась. Женщина несла на руках ребенка, который спал, прислонившись к ее плечу.
– Ребенок почти голенький! – сказала пальма. – Я вижу, что мать прикрыла его полой своей одежды. Она схватила его, в чем он был, с постельки и стремительно бежала с ним. Теперь я понимаю: эти люди – беглецы. Но все-таки они безумцы, – продолжала пальма. – Если только их не охраняют ангелы, им лучше было бы отдаться на произвол своих врагов, чем отправиться в пустыню.
Могу представить себе, как все это произошло. Отец стоял за работой, ребенок спал в колыбели, мать пошла за водой. Едва успела она отойти на несколько шагов от двери, как увидела приближающихся врагов. Она бросилась назад, схватила ребенка, крикнула мужу, чтобы он следовал за ней, и они побежали. И вот их бегство продолжается уже несколько дней; они, наверное, не отдыхали ни минуты. Да, именно так все это было; но я все-таки скажу, что если их не охраняют ангелы…
Они так испуганы, что пока еще не чувствуют ни усталости и никаких других страданий; но я вижу, как жажда горит в их глазах. Мне ли не знать лица человека, страдающего от жажды!
И когда пальма подумала о жажде, судорожная дрожь пробежала по длинному стволу, и бесчисленные перья ее длинных листьев съежились, как от огня.
– Если б я была человеком, – сказала она себе, – никогда бы я не отважилась выйти в пустыню. Большая нужна смелость для путешествия по ней, если не имеешь корней, достающих до никогда не иссякающих родников. Здесь даже для пальмы опасно. Даже для такой пальмы, как я.
Если бы я могла дать им совет, я бы уговорила их вернуться. Никакие враги не могут быть так жестоки к ним, как пустыня. Может быть, они думают, что в пустыне легко живется, но я-то знаю, что мне самой порой приходится трудно. Помню, однажды, в моей молодости, ураган нанес на меня целую гору песку. Я едва не задохнулась. Если б я могла умереть, это был бы мой последний час.