Рассказы. Митря Кокор. Восстание
Шрифт:
— Так-то оно и выходит, люди добрые, не послушались вы тех, кто вам советовал за ум взяться, и вот сейчас…
Словно огретые хлыстом, крестьяне налетели на него, обрадовавшись, что можно отвести душу. Бусуйоку еле удалось юркнуть в лавку, а оттуда в жилую половину дома. Людской поток хлынул в корчму. Одни разбивали и уничтожали все, что им попадало под руку, другие накинулись на бутылки со спиртным.
Свалка длилась всего несколько минут. К корчме подошел Петре вместе с группой молодых мужиков и парней.
— Идет Петрикэ!.. Пришел Петрикэ!.. Вот он, Петрикэ!.. Да уймитесь вы, Петрикэ пришел!..
— А что здесь стряслось, люди добрые? — спросил он, увидев, что в корчме все перевернуто вверх дном. — Что там еще натворил дядюшка Кристаке, чего это вы взяли его в оборот, будто мироеда?
Пока одни ругали корчмаря, другие спешили рассказать Петрикэ о приближении войска. Говорили со страхом, с гневом, и все смотрели на парня вопросительно, будто от его ответа зависела их судьба. Игнат Черчел слезливо причитал:
— Что ж нам теперь делать, Петрикэ!.. Научи ты нас, надоумь, как себя вести!
Петре горящими глазами окинул окружавшую его толпу. На худощавом лице, под смуглой, туго натянутой кожей перекатывались желваки. Вдруг губы его скривились в презрительной усмешке:
— Ежели вы войска боитесь, чего же не сидели смирно?.. Нечего было подниматься на господ, коли думали, что они будут сидеть сложа руки и позволят нам забрать их поместья, да и потрепать их вдобавок. Задаром землю нигде не получишь! За нее надо платить, хоть деньгами, хоть чем другим, но платить надо!
— Мы-то войска не боимся, напрасно ты нас поносишь! — пробормотал Игнат таким же плаксивым голосом. — Но когда солдаты придут, надо знать, что делать!
— А бояться нам и впрямь нечего, — продолжал Петре, — войско идет сюда, только чтобы нас припугнуть.
— Верно говоришь, Петрикэ! — запальчиво воскликнул Тоадер Стрымбу. — Нет у них права поднять на нас оружие, ведь и мы солдатами были, сами знаем, что и как!
А Николае Драгош, как бывший сержант, добавил, что даже если офицеры прикажут открыть огонь, солдаты будут стрелять не в крестьян, а в воздух, либо, может, и вовсе не подчинятся приказу и перейдут на сторону своих отцов и братьев.
— Вашими устами да мед пить… — недоверчиво пробормотал Серафим Могош. — Но только надеяться на это нам нельзя, потому как через несколько часов или того раньше запрудят село солдатские роты и жандармы, тогда увидите, как они будут нас избивать и пытать.
Петре признал, что Серафим прав. Солдаты сами не будут стрелять в крестьян, но приведут обратно жандармов и господ.
— Нет! Нет!.. Не пустим мы сюда войска! — крикнул Петре. — Нечего войскам делать в нашей деревне! Нам они не нужны!.. Пусть сидят в городе и охраняют там господ, а мы себя сами убережем.
Собственный крик ожесточал и распалял Петре, как будто он пререкался с невидимым врагом. Крестьяне, которые толпились вокруг, еще тяжело дыша после свалки в корчме, громко подбадривали его, стараясь подбодрить себя, доказать самим себе свою силу и отвагу. Те, что дорвались до выпивки, уже не выходили из корчмы, распевая во все горло удалые песни и честя Бусуйока и мироедов.
— Все — и мужики и парни — пусть соберутся на околице села! — резко и отрывисто, как в армии, приказал Петре.
Ему пришлось несколько раз повторить, чтобы никто не приходил с пустыми руками, а каждый бы вооружился, чем сможет, хотя бы железными вилами.
— Ну, а дальше, как бог захочет! — пробормотал он, осеняя себя крестным знамением.
— Сейчас, дорогой Григорицэ, мы расстаемся, — сказал Балоляну, как только поезд прибыл на станцию Костешть. — Послушайся моего совета — оставайся пока здесь и жди вестей от меня. Надеюсь, что до вечера нам удастся усмирить все села, включая вашу Амару, и ты сможешь поехать туда, ничем не рискуя. Вот так, дорогой. Ну, до свидания!.. Будьте здоровы, господин Херделя! — закончил он и растроганно пожал обоим руки.
Пухлое лицо Балоляну побледнело, и даже голос изменился от волнения. С важным, почти мрачным видом спустился он на перрон. Майор Тэнэсеску, командир приданной префекту воинской части, усатый и бровастый, с пронзительным взглядом и резким голосом, вытянулся перед Балоляну и отрапортовал, что, согласно приказам, полученным как непосредственно от командующего дивизией, генерала Дадарлата, так и от командира полка, он передает себя в распоряжение префекта.
— Какими воинскими силами вы располагаете, господин майор? — осведомился Балоляну.
— Один батальон усиленного состава военного времени и артиллерийская батарея с шестью орудиями! — отчеканил офицер.
Префект сухо поблагодарил и осмотрелся. На перроне, кроме нескольких офицеров, находилась только большая группа беженцев. Балоляну подошел к ним, решив, что не мешает расположить их к себе и к своей партии.
— Господа, мы прибыли, чтобы восстановить порядок, и мы его восстановим без промедления! Прошу вас, окажите нам доверие и помогите, проявив немного терпения.
Полковник Штефэнеску, приехавший этим же поездом, не успокоился, пока не попросил шепотом майора Тэнэсеску не забывать о нем, так как только на него, майора, он возлагает все надежды. Полковник считал, что ему очень повезло, — по-видимому, бог смилостивился над ним, раз поручил именно Тэнэсеску командовать воинской частью. Они были давними однокашниками и как раз в доме Тэнэсеску укрывались от мужиков дочери Штефэнеску да и он сам, после того как крестьяне прогнали его из усадьбы.
<