Шрифт:
Николай Николаевич Чебаевский
Рассказы
«ЧТОБЫ НЕ ПЕРЕСТАЛА ПАМЯТЬ РОДИТЕЛЕЙ НАШИХ И НАША…»
Дорогой читатель!
Ты наверняка любишь играть в компьютерные игры, «лазить» по Интернету, читать про Гарри Поттера, смотреть «Человека-паука» и не очень любишь изучать историю, «тексты» по литературе, учиться писать грамотно. Тебе не очень
Однако когда ты подрастешь и окончишь школу, получишь аттестат зрелости, поступишь в вуз, то вдруг обнаружишь, что ты недостаточно зрелый, потому что мало читал, не так много знаешь, не можешь себя назвать эстетически грамотным читателем и образованным человеком. И ты поймешь, что упустил то время, когда книга должна была стать твоим другом, когда ты мог жить с героями книги одной жизнью, переживать, любить, учиться сострадать. А сострадание, по словам академика Д. С. Лихачева, есть сознание своего единства с человечеством и миром (не только людьми, народами, но и животными, растениями, природой). Хорошо, если ты это осознаешь и многое успеешь наверстать.
Для поколения твоих родителей, дедушек и бабушек и для многих прошлых поколений книга всегда была другом. Недаром А. С. Пушкин, умирая, обратился к своим книгам на книжных полках и сказал: «Прощайте, друзья!» Ибо не только писатель, но и любой культурный человек не может обходиться без книг. Важно помнить, что талантливым читателем человек не рождается, читательский талант, культура чтения воспитываются. В одной старой книге написано: «Чти отца своего и матерь свою, и долголетен будешь на земле». Это относится и к целому народу, и к одному человеку. А почитание отца и матери следует понимать широко — как почитание всего нашего лучшего в прошлом, что является и отцом, и матерью нашей современности.
Величайшее нравственное значение памяти в том, что она преодолевает время. Очень важно воспитываться в атмосфере памяти: памяти семейной, памяти народной, памяти культурной, в уважении к труду наших предков, к их трудовым традициям, к их обычаям. А такую атмосферу создают книги.
Мне хочется надеяться, что, увидав эту книгу на книжной полке библиотеки, ты возьмешь ее и прочтешь о жизни твоих сверстников, которые жили в середине прошлого века в советской стране в нашем Алтайском крае. Из книги ты узнаешь о жизни в деревне, о природе, о любви автора к своей малой родине, а автор книги — мой отец, Николай Николаевич Чебаевский.
Он прожил трудную и достойную жизнь, и об этом он сам рассказывает в «Автобиографических заметках», которые я обнаружила в его архиве после его смерти и которые были опубликованы в журнале «Барнаул» (№ 4, 2003 г., № 1, 2004 г.) Автобиография писателя интересна тем, что это своеобразный исторический и художественный документ эпохи: как в капле воды, в судьбе одной его семьи отразилась тяжкая судьба многострадальной России XX века — коллективизация, репрессии, Великая Отечественная война…
Мой отец родился 27 марта 1917 года в г. Елабуге Татарской АССР в семье землеустроителя. В своих «Автобиографических заметках» он рассказывает о том, как местные кулаки, обозленные на его отца, искалечили его, сбросив с высокого яра на штабель с лесом, о тех страданиях, которые он вынес еще ребенком. Описывает поездку с риском для жизни в далекую Сибирь, о которой они слышали только по рассказам и куда семья отправилась, спасаясь от голода. Просто и скупо он повествует о том, что почти без помощи учителей, так как не мог посещать занятия из-за своей инвалидности, он самостоятельно окончил 10 классов только на отличные и хорошие оценки.
Отец описывает, как в 1937 году арестовали его отца, моего деда, который работал в Тогульской средней школе учителем. За ним пришли ночью: «…Наконец, Куклин (начальник районного НКВД) поднялся со стула, сказал отцу:
— Все-таки придется вам с нами пойти…
— Зачем? — растерянно спросила мать. — Ночь ведь.
Куклин ничего не ответил, а отец стал успокаивать мать:
— Не волнуйся, если нужно, значит, нужно.
И стал одеваться, делал все вполне спокойно, но как-то не по порядку. Сначала надел шапку, затем пальто, глянул на ноги, а на них — шлепанцы, взял с печки пимы, засунул в них ноги. Но тут, же стал снимать.
— Может, лучше сапоги надеть? — спросил, глянув на мать, но обращаясь, наверное, к Куклину.
— На улице ведь холодно, — сказала мать.
— Ночью морозно, а днем солнце припекает, мокро будет… — сказал Куклин.
— А разве он надолго с вами уходит? — еще больше обеспокоилась мать.
— Обстоятельства покажут, — сухо ответил Куклин.
— Нет, в сапогах он ноги простудит. Пусть тогда наденет пимы с галошами… — и мать принялась шарить под моей кроватью, где была вся наша обувь.
Куклин как-то скупо усмехнулся, а когда отец натянул на пимы галоши, неопределенно сказал:
— И ружье возьмите.
Странно, но ни отец, ни мать не поинтересовались, зачем брать ружье. Мать даже как-то заметно успокоилась, когда отец повесил себе на плечо ружье. И вышел он последним, и по улице шли… — впереди милиционер, за ним — Куклин, а сзади всех с ружьем на плече отец. Ночь была светлой, лунной, за окном нашего дома улица просматривалась далеко, и мы с матерью долго смотрели, как уходил от нас отец. Но не знали, что уходил он навсегда…
Мы даже не верили, что отец арестован. Думалось: разве так арестовывают? Но утром пришел милиционер, сказал, что Куклин забыл взять какие-то географические карты, которые он положил на подоконник.
— Да вот они, тут, же и лежат.
Этот милиционер был нам хорошо знаком, жил на нашей же улице, и мать спросила запросто, не знает ли он, куда увели отца и когда он вернется. Милиционер явно смутился от такого вопроса, но потом ответил:
— Как тут, Мария Ивановна, сказать, это как следствие покажет…
— Какое следствие? — побелела мать.
— Обыкновенное. Когда арестовывают, то всегда следствие проводят, разбираются, стало быть, в вине, а там уж и решают.
— Господи, да какая может быть вина, в чем тут разбираться?
— Этого я не знаю… — милиционер направился к двери, но на пороге обернулся, сказал утешительно:
— Да шибко не переживайте, Мария Ивановна. Не одного ведь Николая Алексеевича арестовали. И военкома, и директора льнозавода, и директора школы, и аж старика Ухова, хоть ему под восемьдесят.