Рассказы
Шрифт:
– Вот когда ты придешь ко мне, я тебе много расскажу, чего ты и не знала.
– Да ведь я не приду? - сказала я и опять вспомнила фрейлину Е.
Вот он, Распутин, в своем репертуаре. Этот искусственно-таинственный голос, напряженное лицо, властные слова. Все это, значит, изученный и проверенный прием. Если так, то уж очень это все наивно и просто. Или, может быть, слава его как колдуна, вещуна, кудесника и царского любимца давала испытуемым особое, острое настроение любопытства, страха и желания приобщиться этой жуткой тайне?
– Не при-дешь? Нет, придешь. Ты ко мне придешь.
И он снова тайно и быстро дотронулся до моего плеча. Я спокойно отодвинулась и сказала:
– Нет, не приду.
И он снова судорожно повел плечом и застонал. Очевидно, каждый раз (и потом я заметила, что так действительно и было), когда он видел, что сила его, волевой его ток не проникает и отталкивается, он чувствовал физическую муку. И в этом он не притворялся, потому что видно было, как хочет скрыть и эту плечевую судорогу, и свой странный тихий стон.
Нет, все это не так просто. Черный зверь ревет в нем... Посмотрим...
5
– Спросите у него про Вырубову, - шептал Розанов. - Спросите про всех, пусть все расскажет и, главное, погромче.
Распутин косо, через масленые пряди волос, глянул на Розанова.
– Чего этот там шепчет?
Розанов протянул к нему свой бокал.
– Я чокнуться хотел.
Чокнулся и Измайлов.
Распутин сторожко посматривал на них, отводил глаза, и снова.
И вдруг Измайлов спросил:
– А что, скажите, вы никогда не пробовали писать?
Ну кому, кроме писателя, придет в голову такой вопрос?
– Случалось, - ответил Распутин, ничуть не удивившись. - Очень даже случалось.
И поманил пальцем молодого человека, сидевшего на другом конце стола.
– Милай! Вот принеси-ка сюда листочки с моими стихами, что вы давеча на машинке-то отстукивали.
"Милай" живо сбегал за листками.
Распутин раздал. Все потянулись. Листьев, переписанных на машинке, было много - на всех хватило. Прочитали.
Оказалось стихотворение в прозе, в стиле "Песни Песней", туманно-любовное. Еще помню фразу:
"Прекрасны и высоки горы. Но любовь моя выше и прекраснее их, потому что любовь есть Бог".
Это, кажется, и была единственная понятная фраза. Остальное было набор слов.
Пока читала, автор, очень беспокойно оглядывая всех, следил за впечатлением.
– Очень хорошо, - сказала я.
Он оживился.
– Милай! Дай чистый листочек, я ей сам напишу.
Спросил:
– Как твое имя?
Я сказала.
Он долго муслил карандаш. Потом корявым, еле разборчивым мужицким почеркам нацарапал:
"Надежде.
Бог есть любовь. Ты люби. Бог простит.
Григорий".
Основной, значит, лейтмотив распутинских чар был ясен: люби - Бог простит.
Но почему же его дамы от такой простой и милой формулы впадают в истерический экстаз? Отчего дергалась и пятнами краснела фрейлина Е.? Тут дело неспроста.
6
Я долго смотрела на корявые буквы, на подпись "Григорий"...
Какая страшная сила была в этой подписи. Я знала случай, когда эти восемь корявых букв вернули человека, осужденного судом и уже сосланного на каторгу.
Вероятно, эта же подпись могла бы и отправить кого-нибудь туда же...
– Вы сохраните этот автограф, - сказал Розанов. - Это занятно.
Он действительно долго сохранялся у меня. В Париже, лет шесть тому назад, нашла я его в старом портфеле и подарила автору французской книги о Распутине - В. Бинштоку.
Писал Распутин с трудом, совсем был малограмотный. Так писал у нас в деревне лесной объездчик, который заведовал весенним сплавом и ловил браконьеров. Писал он счета: "Поезда в дачу взад и обратно петь ру" (пять рублей).
Распутин и внешностью на него походил поразительно. Может быть, оттого и не чувствовала я никакого мистического трепета от его слов и жестикуляций. "Бог - любовь, приде-ошь" и прочее. Все вспоминалось "петь ру" и разбивало настроение... Хозяин вдруг озабоченно подошел к Распутину.
– Телефон из Царского.
Тот вышел.
Значит, в Царском знали, где он сейчас находится. Может быть, даже всегда знали, где его искать.
Воспользовавшись его отсутствием. Розанов стал давать инструкции, как наводить разговор на всякие интересные темы.
Главное - пусть расскажет о своих хлыстовских радениях. Правда ли, мол, это, и если да, то как именно он это устраивает и нельзя ли мол, попасть на них.
– Пусть он вас пригласит, а вы и нас прихватите.
Я согласилась охотно. Это действительно было бы интересно.
Но Распутин к столу не вернулся. Хозяин сказал, что его спешно вызвали в Царское Село (а был уже двенадцатый час ночи), что он, уезжая, просил сказать мне, что непременно вернется.
– Ты ее не отпускай, - повторил Ф. его слова. - Пусть она меня ждет. Я вернусь.
Разумеется, никто его ждать не стал. Во всяком случае, наша компания сразу после обеда уехала.
7
Все мои знакомые, которым я рассказывала о состоявшейся встрече, выказывали какой-то совершенно необычайный интерес. Расспрашивали о каждом слове старца, просили подробно описать его внешность и, главное, "нельзя ли тоже туда попасть?".
– Какое он на вас произвел впечатление?
Отвечала:
– Не сильное, но довольно противное.
Советовали этим знакомством не пренебрегать. Никто не знает, что его ждет в будущем, а Распутин такая сила, с которой нельзя не считаться. Он смещает министров, тасует придворных, как колоду карт. Его немилости страшатся пуще чем царского гнева.