Рассказы

Леннон Джон

Х.: Я припер тебе негру, Роузбин, с самой войны,

знаешь ли.

Р.: Для меня, моего собственного негру, для меня,

Хэлбот?

Х.: Я завсегда думал о тебе, Ройспин, что это ты

моя собственная.

Р.: Вот это жизнь! Покажи же мне этого самого

негру с войны, Хэлбаут!

Х.: Нет.

Р.: Что за сранные прихваты у тебя, Хэлфорд,

разве это не я, твоя собственная?

НЕСЧАСТНЫЙ ФРАНК

Франк поглядел на стол, едва отваживаясь глядеть на стол. "Я ненавижу этот стол" - скзал он.
– "Старый паршивый стол в моем доме." Затем он поглядел

на часы. "Черт бы побрал эти часы в моем доме," - сказал Франк, ведь это, понимаете ли, был его дом. Следующим ему попалось на глаза кресло родимой матери. "И кресло это мне нисколько не нравится," - прогундел он.
– "А взгляните только на этот говер, весь дрязный и мыльный. И как мне только следить зазаза всем гнилым барахлом. Хто я такой, собственно, как не раб, приклепанный ко всякой такой дряни. Остается лишь с жабостью смотреть на всех прочих плюдей, весело хахачущих и изливающихся надо мною. Как мне жить дальше? Как? Неужели до самой тверди придется ухаживать за всем этим поганым ветхим домом?" И Франк отправился к своей глухой старухе матери, которая прожевала с ним. "Над чем змеешься, глухая старая калоша?"

"Натерпелся я с тобою - и так хламот хоть отправляй, а тут ты еще гадишь по углам." С этими словами Франк подошел и трахнул ее по башке. "Это тебе за твой дурацкий змех, глухая старая развалина." "Ненавижу эту старую калошу," - сказал он себе, злобно ухвыляясь.

"Продам-ка я весь этот вонючий сарай, да и тебя, мамаша, впридачу."

Вот, он все продал, уехал и поселился в другой стране, которая ему и вполовину так не была дорога, как его родной любимый дом в Англии, где жила его милая, добрая, любимая мать-старушка; и все-то это он (Франк) потерял из-за своего крутого борова. Вот оно, значит, как бывает-поживает.

Одно Из Хмурых Утр

В одно из самых хмурых утр

Ползу я как собак

Забытый всеми бедокур

Пакуюсь в свой пиджак

Блеснет ли мне улыбка дня?

Девчачий звонкий смех

Порадует ли вновь меня

В декбрьской стужине?

Для них быть клевым тоже

С ухмылкой я спешу

Сведу прыщи на роже

И горб свой почешу

Оставьте фокус-покус

Меня не проведешь

Как не крутите попой-с

Я рассеку всю ложь.

Буль я что твой голландец

Чванливый пустобрех

Такой навел бы глянец

Чтоб быть не хуже всех.

Иной в толпе толчется

До полночи глухой.

Кто Дорис приглянется,

Найдет у ней покой.

Подъедь к ней, смел и грязен,

Большой крутой мужик

Она не терпит мрази,

Жиреющей в глуши.

Сосет свой "цайтунг" немец,

Как яблоко шалун

Он как большой младенец,

Знай лишь твердит "Варум?"

Бутылкой джина мерит

Невзгод и грусти слой

Малютка длинный Эрик

Дружок беспечный мой.

Плодись на всю катушку,

Ты плоть земли большой

Гляди-ка, вон в кадушке

Сидит ягнец святой.

В маленькой деревушке Замухрышке на речке Слизнючке разные сплетни и гнусные смухи быстро расползались среди забытателей-небокоптителей, что каратали там свой вяк.

В авангардле злоязычного сплетнения был некто Виктор Гардли, безобидный милый, отродясь никому

не бредивший. Типичной злокозненной старой каргой, распространявшей гнусные смухи, была миссис Уэтэрби, овдовевшая за своим первым мужем.

"Черные делишки творятся у Викторишки" - так частенько поговаривали в деревеньке, правда, сам я не слышал. Все это, конечно, подавляло Виктора и едва ли совсем не раздавило.

"Почему, почему все они так плохо говорят обо мне, ведь я отродясь никому не бредил, и даже ни с кем не ругался," - так, бывало, жаловался Виктор, хотя сам я не слышал.

"Он древожит добрых христиан в могилах," - клеветала миссис Уэтэрби. Вся деревня была в взбздении.

"Этого мы не можем потерпеть," - заявил Викарий, добрый христианин.
– "Мы должны устроить засаду и поймать этого гнусного беса, обхренившего нашу церковь."

азузнать, кто это играет в прятки- чертенятки с церковью. В четверг, а может, и в понедельник, небольшая компания, числом тридцать две души, все члены деревенской приправы, да присчетник с викарием, спрятались всеприметно на кластьбище, среди разного мертвого мусора.

"Теперь-то мы его поймаем, с Божьей полостью," - так подумал один тип с носом-как-с- подносом.так восемь, все дружно заметили, что ничего, собственно, не произошло, и начали думать да гадать - к чему бы это? В конце концов, доверять - не доверять, о чем люди говорят?

Я Помню Это Арнольд

Я помню - это Какки Харгривс

Как утро, свеж и строен

Это Какки, Какки Харгривс

И его папа мистер Воэн.

Казался он вальяжным

Из-за велосипеда

По воскресеньям важно

Катался до обеда.

Да, я помню Катти Хэрбрим

Чем дальше, тем ясней

Это Катти, Катти Хэрбрим

И его папа мистер Мэй.

На станцию, бывало,

Он точно приезжал

Постранствовал немало

И в ящик вот сыграл

(в смысле попал под поезд, или чего-нибудь

еще).

Так вот мы суетимся

До окончанья дней

Шалтай-болтай кружился

И папа Гарри Лэйн.

Бамблди - Хамблди - Хамблди

Бамблди - Тум (Спасибо.)

КОЕ-ЧТО О ХАЛЯВТОРЕ

Я рожился 9 октября 1940, когда, кажется, нас все еще бомбивали нассисты под водительством Кондольфа Идитлера (он и смог-то всего однажды). В общем, до меня они не добрались. Я учился в разногораздых школах в Лиддиполе, но к удавлению моей тетушки, так и не получил дипломба. Поскольку я являюсь учестником широкопубличного ансамбля "Битлз", наши (мои, П., Дж. и Р.) пластинки могут казаться более забавными, чем эта книжка. Но что до меня, то сия коррекция коротких смешнулек - самое умордительное обхохочище, какое я когда-либо чихал.

Бог да помажет и покормит вас всех.

САФАРИ С БЕЛЮЧИМ ОХОТНИКОМ

Как во джунблях... во дремучих джунблях... сегодня ночует Белючий Охотник.

У изножия его постели Отумба несет строжу, охреняя хозяина от ядовитых несмыкающихся, например от смертоносной хвобры и могутного капитона.

Он и не подозревал, что как раз на следующее утро, как раз с самого браннего позаранка и случится настоящее приключение.

С чашей кончая Отумба разбудил хозяина, и они заправили свой путь в самую гущу джунблей.