Рассказы
Шрифт:
Оля уже устроилась в плетеном кресле у окна.
– На каком языке ты с ними говоришь?
– На немецком, - Алекс пожал плечами.
– Гостиница приглашает туристов из Дойчланда, так что обслуга должна понимать по-немецки.
– Это хорошо. А то мне только сейчас пришло в голову, что я ни слова не знаю по-итальянски.
Официант как будто сошел с картинки, изображающей типичного итальянца: высокий, худой, с черной шапкой курчавых волос и большим носом. Прислушавшись к разговору, он вдруг вышел из-за стойки и ткнул в Алекса длинным мосластым пальцем:
– Нихт дойче?
– Нихт, -
– Руссе! Спик инглишь?
– Ну, йес... Ледяная вежливость официанта тут же исчезла, натянутая улыбка стала естественной. Он представился "Штефано”, быстро принес чашки с чаем, и стоя возле стола, пустился в оживленный разговор на его любимом английском языке.
Оказалось, что Штефано - студент миланского института, и он всегда работает в этом ресторане во время каникул - за учебу приходилось платить, и немало. В этом году он собирался закончить институт и уехать в Англию, где, по его мнению, были лучшие шансы найти работу по специальности. Только сначала надо было развязаться с воинской повинностью.
Алекс немного дивился энергичной откровенности и доброжелательности Штефано, но потихоньку втягивался в беседу и на распросы о себе рассказал, что оказался в Германии с тремя курсами политеха. Теперь он поставил себе целью стать программистом, а пока работал в маленьком магазинчике по продаже компьютерной техники.
В буфет заглянул еще один официант, и Штефано тут же позвал его: парень оказался из Албании и знал несколько слов по-русски, что тут же продемонстрировал. Вскоре они все сидели и болтали, как старые приятели. Даже Оля с увлечением рассказывала про свой художественный колледж; а ведь на петькиных "парти” она прославилась своей молчаливостью.
– И все-таки в этом есть что-то не то!
– заявил в какой-то момент Алекс, откидываясь на спинку кресла.
– Что же это выходит. Мы пытаемся устроиться в Германии. Штефано едет работать в Англию. Ты (показал он на албанца, забыв его имя) должен зарабатывать на пропитание, живя в Италии. Надо будет сочинить по этому поводу песню с названием: ”Песня о толпах людей, передвигающихся по земному шару в поисках места, где лучше...”
– Ты сочиняешь песни?
– удивилась Оля.
– Я не знала... А на чем же ты играешь?
– Ну, вообще, это дело прошлое... Давным-давно, чуть ли не в прошлой жизни, я играл на гитаре. Мечтал, что буду сочинять песни. Потом забросил. Но по привычке сочиняю... названия для песен. Смешно?
Оля только качнула головой.
На ужин они пришли самыми последними - и все места вдоль окон оказались заняты; пришлось сесть в углу, возле ширмы, разделяющей ресторан на две части. За окном все так же висела серая пелена дождя. Вот, один день, считай, уже прошел, осталось всего ничего (надо же, считаем деньки как в пионерском лагере...).
Знакомство со Штефано неожиданно оказалось выгодным: с каждым новым блюдом он сразу направлялся к их столику, оставляя прочих глазеть в окно в ожидании еды. Иногда, проходя мимо с дымящимися тарелками, Штефано останавливался на минутку и говорил что-нибудь вроде:
– А ведь правда, плохо вам живется в Германии? Немецкий язык такой противный!
Оля прыскала в ладонь, оглядываясь по сторонам, и
– Да нет вроде, ничего страшного...
Ужин был неплохой, и просто подозрительно обильный. Вроде бы Петька говорил, что "полупансион” - это только бесплатный завтрак. Почему же в таком случае, уже в автобусе у них уточнили меню, даже не спрашивая, собираются они столоваться у Пиппино, или нет? Может быть, первый ужин все-таки входит в сервис. Или Боцман, чтоб ему провалиться, забыл сказать, что в условия путевки входят непременные трапезы у "хозяев”?..
Эти размышления "начинающего туриста” основательно подпортили Алексу настроение. А явившийся все же под конец внушительный счет укрепил неприязнь к напомаженному Пиппино, который важно прохаживался по ресторану, время от времени уверяя дорогих гостей, что "завтра будет еще вкуснее, вот увидите”.
В дверях они столкнулись с Вовчиком - он так и остался в своем любимом спортивном костюме, который Лиза, скрепя сердце, разрешила одеть только для сидения в автобусе. Вовчик махнул рукой:
– Лиз укачалась в дороге, дрыхнет.
– И добавил, обращаясь к Алексу: Может, прошвырнемся?
– Иди-иди, мы сами.
– Все равно веселого компанейского прошвыривания без Боцмана не выйдет, да и настроение, прямо скажем...
На берегу было темно и пустынно. Соседние дома, тянувшиеся вдоль дороги, стояли с наглухо закрытыми ставнями, как будто по окончании сезона они впали в зимнюю спячку. Так же безжизненно, кверху брюхом, лежали на песке облупленные лодки. Несколько шагов по вязкому песку - и темнота уже замыкает свой круг, состоящий из громады черных гор и черного раскачивания воды.
Как ни странно было стоять посреди пустого пляжа, уходить не хотелось. Море как будто притягивало к себе. Алекс с Олей забрались на длинный мол и уселись на железных перилах. Волны с таким шумом обрушивались на берег, что разговаривать было невозможно, но это было, пожалуй, к лучшему. Да и с самого начала их знакомства Алекс ясно дал понять, что он не мастер развлекать, травить байки и всякое такое... (среди ненаписанных песен хранилась одна давнишняя, еще с первого курса: ”О благородном рыцаре, который однажды решил больше никогда не завоевывать прекрасных принцесс, снял с себя доспехи и стал жить как простой горожанин”. А Оля была все-таки больше похожа на принцессу, чем на простую горожанку...)
"Прогулка” закончилась на том, что одна из волн, разбежавшись, изо всех сил бросилась на мол и залила Алексу кроссовки. Во время ходьбы по коридорам отеля они издавали громкое чавканье и хлюпанье, которое могло бы быть смешным, если бы в сумке хранилась хотя бы одна запасная пара...
Отопление, конечно, не работало. Единственным источником тепла была настольная лампа, на которую и водрузили один кроссовок. Второй пристроили в ванне. Теперь, в полумраке, комната выглядела гораздо лучше. Грохот моря пробирался сквозь закрытое окно и ставни. Оля, раздеваясь, напевала: "Море волнуется раз, море волнуется, два”, и тени тонких рук скользили по стене. "Море волнуется, три”, - Алекс с удовольствием вытянулся на простынях и не удержался от удовольствия прошептать:”Морская фигура! Замри...”