Рассказы
Шрифт:
Я перевёл дух и оглянулся: двое городовых остановились. Один зло плюнул в землю и махнул рукой.
Я решил переехать в другой район, где этот пристав не начальник и где уж он ничего не значит. Я стал подыскивать новую квартиру. Я корил дворника за подлость:
— Зачем же было уводить волка у меня? За что же гадость мне такую делать?
— Да вы, — говорит, — в моё положение войдите: вам волк — забава, а ведь если я его не приведу, когда велят,
Я уж не знал, что говорить. Ладно, перееду.
Я видал пристава через улицу. Он сделал хитрое лицо и лукаво погрозил мне пальцем. А я ему тоже.
Я купил волку намордник. Он сначала срывал его лапами, но всё-таки привык, и теперь, в ошейнике, с намордником, он был совсем как собака.
Всё свободное время я ходил с волком — мы искали квартиру. Я уж совсем нашёл, оставалось только переехать.
И вот я раз вернулся домой со службы. В воротах Аннушка в слезах:
— Опять! Опять!
— Что, увели? — И я дёрнулся, чтоб бежать в полицию.
Но Аннушка ухватила меня за рукав:
— Без дела пойдёте. Увёз, увёз, окаянный, к себе! Сама видела, как на подводу поклали. Связали — и на сено. А коней не удержать.
Я всё-таки побежал в участок. Пристава не было: он уехал к себе в имение.
Я узнал: всё было, как сказала Аннушка.
ТИХОН МАТВЕИЧ
Это было в царское время на грузовом пароходе. Он ходил на Дальний Восток. И всё это началось с порта Коломбо, на острове Цейлоне. Это английская колония [1] , а туземное население — сингалезы. Они шоколадного цвета, и мужчины здорово похожи на цыган.
1
С 1948 года Цейлон получил права доминиона (самоуправляющаяся часть Британской империи).
И вот на пароход приходят два сингалеза. Один высокий и статный, другой — пониже, широкий, на редкость крепко сшитый человек. Он-то и говорил, высокий больше молчал. Можно было понять, что он говорит про зверей. Он говорил на ломаном английском языке. Его обступили машинисты. Кто-то грубо спросил, где у него левый глаз. Левого глаза действительно не было. Он сказал, что глаз ему выбил тигр.
Они с братом охотники. Ловят зверей живьём и продают в зверинцы. Тигр прыгнул, брат должен был поднять сетку.
— В один миг тигр лапами попадает в неё, а вот ему приходится в это время тигру в пасть засунуть руку. В руке бамбуковая палочка, и если сжать её в кулаке, то с обеих сторон выскакивают короткие ножики и так остаются торчать. Они вонзаются в язык и нёбо. — Сингалез пальцами стал показывать у себя во рту, как становится палочка. — Но если нажать раньше, палочка не влезет в пасть. А если поставить криво, пропало всё, но уж если удалось, тигр от боли забывает всё. Он лапами хочет выскрести палочку из пасти, лапы путаются в сетке, но тут не зевай: охотники подкуривают его снотворной отравой. Он засыпает, замирает. С ним можно делать что угодно. Они вынимают палку.
— Заливает! Калоши заливает! — сказал Храмцов, старший машинист.
Он был атлет и франт. Он франтил мускулатурой и ходил в одной сетке на голом теле, а усики закручивал в острые стрелки. И он мигнул сингалезу нахально и помахал перед носом пальцем. Сингалез показал на груди шрамы. Они, как белые восклицательные знаки, шли от ключицы вкось к животу. Сингалез был до пояса голый, но казалось, что он в коричневой фуфайке и его закапали штукатуркой.
— Это вот брат не успел, на один всего миг опоздал поднять сетку, и тигр задел его лапой, но зато брат успел выстрелить.
— Сказки! Расскажи ещё, как летающих медведей ловил, — говорил Храмцов.
Он сделал шагов пять по палубе, но снова вернулся. Сингалез уже говорил про обезьян. Он говорил про оранга. Ловить ездили на остров Борнео. Говорил, что если оранга встретить в лесу и нет ружья, то не стоит пытаться бороться: захочет оранг — и задушит, как мышь.
— А велик ли оранг? — спросил Храмцов.
Сингалез показал метра на полтора от палубы.
— А если ему в морду? — И Храмцов замахнулся кулаком. — Бокс, бокс! Понимаешь?
Сингалез улыбнулся.
Но машинист Марков, многосемейный человек, спросил:
— А почём штука оранги эти здесь, на месте?
Сингалез назвал цену.
— А в Нагасаках?
Да, выходило, что в Японии, если продать немецкому агенту, который скупает зверей для зоопарков, то заработать можно рубль на рубль.
— Дай мне сюда твою обезьяну, так ты у ней зубов не соберёшь! — кричал Храмцов и выпячивал грудь. Грудь действительно здоровая, и мускулы — как живая резина.
— Да брось ты, надо дело говорить, — гнусил Марков и заводил усы себе в рот — это всякий раз у него, как разговор заходил о деньгах.
Он пробовал торговаться. Деньги действительно большие. Он хмуро оглядел всех и вдруг сказал:
— Айда, покупаю.
— А вдруг сдохнет дорогой? — сказал кто-то.
Марков засосал усы и долго зло глядел на сингалеза. Но сингалез говорил с братом, потом оба подошли к машинистам.
Они говорили, что пусть поедут посмотрят — есть одна очень здоровая обезьяна. Ух, сильная! Не оранг, они её иначе называли.
Решили сейчас же идти на берег трое, Марков четвёртым, глядеть обезьян. Увязался и радист Асейкин, совсем молодой, долговязый; он первый раз попал в тропики и ходил как пьяный от счастья. Он всё покупал дорогой маленькие вещи из дерева и из кости и всё нюхал их. Хотел увезти с собой аромат этой нагретой солнцем земли, аромат зноя, когда начинают пахнуть и сами камни. А машинисты говорили, как бы Марков не надул сингалеза и что цены на зверей есть в каталоге. Где бы достать?