Рассказы
Шрифт:
Художник Калла также воспользовался пребыванием Оливера, чтобы посоветоваться с ним. Оливер осмотрел картины художника, приветливо выслушал его злобную ругань, похлопал его по плечу и высказал свое мнение:
– Все, что вы настряпали, - дикий бред. Продолжайте в том же духе.
Но Энрико Калла не был расположен продолжать в том же духе. Напротив, он хотел назад, в Европу. В его соглашении с Оливером было оговорено, что весь срок проживания в Америке он получает от Оливера ежемесячное пособие, а за это все им здесь написанное становится собственностью Оливера. Но нет, не желает он, чтобы этот молодчик похлопывал его по плечу. До каких пор его будет обжуливать эдакий вот сноб, который норовит извлечь из других не только удовольствие и наслаждение, а вдобавок еще и выгоду.
Впрочем, это было лишь внешним поводом к его решению. Перед Кэтлин он открыто высказал свои истинные чувства. По сути, ему здесь больше нечего делать. "Новое" оказалось совсем иным, чем он ожидал. Даже внутренне этот материк слишком еще разбросан и необжит, слишком еще незрел, чтобы творить искусство. Но кое-что Калла все-таки вынес из своего путешествия. Во всем здесь куда больше свежей силы, чем по ту сторону океана; кажется, он и сам позаимствовал частицу этой силы, так что может строить дальше на старой основе без боязни впасть в шаблон. И еще вот что вынес он отсюда, - в общем, не поедет ли она с ним в Европу. В общем, вот оно какое дело...
На широком простодушном лице Кэтлин выразилась радость, сожаление, борьба. Да, Энрико полон жизни, и к тому же он настоящий художник. Когда он что-нибудь объяснял ей, то, при всей его распущенности в языке и манерах, она сразу улавливала, что восчувствовать "идеал" куда труднее, чем представлялось им с Перри. Зато, должно быть, этот идеал сулит неслыханное счастье. У нее был большой соблазн сказать: "Хорошо, Энрико, я поеду с тобой".
Но тут она вспомнила Перри. Нелегко будет Перри переориентироваться на Лидо. И с ее стороны было не по-дружески именно сейчас оставить его одного или все равно что одного, - Глория плохой товарищ в беде.
– Мне очень лестно, Энрико, что вы хотите увезти меня с собой, отвечала она.
– Но мое место здесь, как ваше там, за океаном.
Калла разразился проклятиями и ругательствами, обозвал ее дурой, а всю ее страну - дурацкой, но она осталась при своем решении.
Тут прибыла яхта. Оливер Брент отплыл на ней, так и не сказав окончательно, думает ли он вкладывать дополнительные средства в акционерную компанию "Венеция (Техас)". С ним вместе отплывали маркиз Орсони и Калла.
Перри и Сидней проводили отъезжающих до причала, Когда Перри возвратился домой, он обнаружил, что Глория тем временем тоже успела уехать. В оставленной записке она была немногословной, как всегда: "Прощай навеки".
Перри тупо смотрел на эти два слова. Ему представлялась Глория в тот миг, когда она явилась ему в туристическом агентстве "Синдбад", синяя юбка плотно облегала ее бедра, крепкая детская пятерня высоко подымала пышный волан. Так плыла она перед ним, уплывала все дальше, становилась все меньше, а он стоял на месте и не мог бежать за ней следом. Долго, как прикованный, стоял он перед осколками своей мечты.
Вскоре пришло письмо от одного из нью-йоркских адвокатов, относительно формальностей развода. Миссис Глория Паладин, говорилось в бумаге, собирается отплыть в Европу на "Манхэттене". С той же почтой пришло письмо от Оливера Брента. Он сообщал, что отправляется в Европу на "Манхэттене" и готов выделить дополнительные средства в акционерную компанию "Венеция (Техас)".
– Благодарю покорно, - проворчал Перри. Он отнюдь не собирается брать деньги как выкуп за Глорию.
Однако, не возьми он денег от Оливера, погибнут и вложения Сиднея.
Три дня бродил он мрачный и молчаливый, о предложении Оливера он ни словом не обмолвился с компаньонами. Наконец он заговорил с Кэтлин. Она тоже нашла, что брать деньги нельзя.
– Но твой отец потребует, чтобы мы взяли деньги, - угрюмо вымолвил Перри.
Кэтлин задумалась. И вдруг решила:
– Мы попросту ничего ему не скажем.
Перри возмутился.
– Разве, ты не понимаешь, что это просто нечестно?
– Понимаю, - подтвердила Кэтлин.
– Понимаешь ты, - продолжал Перри почти что с угрозой, - что это даже преступно?
– Понимаю, - подтвердила Кэтлин.
Он смотрел на нее долго, испытующе, и она выдержала его взгляд.
– Да ты прямо молодчага, - выпалил он и хлопнул ее по плечу.
– Пожалуйста, без телячьих нежностей, - оборвала она.
– Надо действовать. Надо складывать пожитки и ликвидировать Венецию.
– Что?
– вознегодовал Перри.
– Ликвидировать Венецию? Даже не подумаю. Венеция будет существовать, - упрямо заявил он.
– Ты совсем спятил, - не менее запальчиво возразила она, - а средства где ты возьмешь?
– Уж как-нибудь раздобуду, - сурово заявил Перри, - в лепешку расшибусь, а Венецию не брошу.
– Подумаешь, что такое твоя Венеция?
– фыркнула Кэтлин.
– Сосиски да баркаролы, и больше ничего.
– Не смей охаивать мою Венецию!
– гневно оборвал Перри.
– Она есть, она моя, и я ее не брошу.
– Твоя Венеция?
– тоже сердито и агрессивно фыркнула Кэтлин.
– Твоя? Нет, Глории! Сам же долбил об этом без конца.
– Не брошу, - упорствовал Перри, - сохраню мою Венецию. Теперь тем более - без Глории. Я им покажу, этим проходимцам, - расходился он.
Кэтлин вглядывалась в его лицо - оно осунулось и ожесточилось.
– Ты упрям, как бес, Перри, - заметила она.
– Твое упорство граничит с глупостью, - но в лице ее уже не было гнева, а голос явно дрожал.
Перри не мог понять, выражают ли ее слова одобрение или насмешку. Все равно ему это было приятно.
– Ну, значит, я глуп, - ответил он, но куда уж менее агрессивно.
– Мой дед говаривал, бывало: "Кто в двадцать лет не красив, в тридцать не силен, в сорок не умен, а в пятьдесят не богат - тому не бывать им вовек!" У меня еще есть время, чтобы поумнеть, а чтобы разбогатеть, и подавно.
– Так как она рассмеялась, он добавил: - Конечно, это дается нелегко. Вдвоем было бы куда проще, как по-твоему, Кэтлин?
– И он взял ее руку.
Кэтлин не отняла руки.
– Ты думаешь, из этого будет толк?
– спросила она.
– Так сразу? Без увлечения?
– И опять в ее голосе послышалась дрожь и неуверенность.