Рассказы
Шрифт:
– Уехать со мной?
– переспросил он в изумлении.
– Да, да. Или хоть научи меня, что мне делать. Как-нибудь помоги мне! Не ужасайся, выслушай меня. Только жестокость могла вынудить меня к этому. Если бы еще он меня не трогал, я бы примирилась со своей долей; но он меня мучает, и если я здесь останусь, то скоро, очень скоро, сойду в могилу.
В ответ на его смятенный вопрос она пояснила, что герцог мучает ее из ревности.
– Он хочет вырвать у меня признание, он не верит, что мы с тобой не виделись с тех пор, как отец сговорил меня за него и мне пришлось подчиниться родительской
Бедный священник сказал, что это воистину дурные вести.
– Но неужели он с тобою жестоко обращается?
– спросил он.
– Да, - отвечала она чуть слышно.
– Что же он делает?
Она опасливо огляделась вокруг и заговорила сквозь слезы:
– Чтобы заставить меня признаться в том, в чем я не повинна, он измышляет всякие способы, какие - этого я не смею рассказать, - лишь бы довести меня до полного изнеможения, чтобы мне стало все равно, в чем ни каяться. Вот я и решилась написать тебе, ведь больше друзей у меня нет.И прибавила с печальной иронией: - Я подумала, раз он все равно мне не верит, пусть уж будет прав, дам ему хотя бы повод для подозрений.
– Эммелина, - спросил он, весь дрожа, - ты не шутишь, ты вправду хочешь... хочешь бежать со мной?
– А ты думаешь, я в такое время могла бы шутить? Минуты две он молчал, потом ответил:
– Тебе нельзя ехать со мною.
– Почему?
– Это грех.
– Не может это быть грехом. Я за всю свою жизнь не помышляла ни о чем греховном, так неужели же стану теперь, когда я денно и нощно молюсь о том, чтобы смерть избавила меня от страданий!
– И все-таки это дурно, Эммелина.
– Разве дурно спасаться от огня, который жжет тебя?
– Но от нареканий ты все же не спасешься.
– Элвин, Элвин!
– вскричала она.
– Заклинаю тебя, увези меня с собой! Я знаю, вообще-то это нехорошо, но ведь случай совсем исключительный! За что мне послано такое испытание? Я никому не делала зла, я многим помогала и надеялась быть счастливой; а пришло горе. Неужели господь насмеялся надо мной? Меня некому было поддержать, я уступила. А теперь жизнь для меня позор и тяжкое бремя... Ах, если бы ты знал, чего мне стоило обратиться к тебе с этой просьбой, ты не отказал бы мне, ведь от этого зависит вся моя жизнь!
– Помоги нам бог, это выше сил человеческих!
– простонал он.
– Эмми, ты - герцогиня Гемптонширская, супруга герцога. Тебе нельзя со мной ехать.
– Значит, я отвергнута? Отвергнута?
– вскрикнула она, как безумная. Элвин, ты в самом деле это сказал?
– Да, моя дорогая, моя бедная! С болью в душе я это сказал и повторяю. Тебе нельзя уехать. Прости меня, но выхода нет. Пусть я погибну, пусть погибнешь ты, но вместе бежать нам нельзя. Божеский закон этого не допускает. Прощай навсегда, на веки веков.
Он оторвался от нее, выбежал из кустарника и скрылся во мраке.
Три дня спустя после этой встречи и прощания Элвин отплыл дождливым утром из Плимута на пассажирском корабле "Слава Запада". Его красивые кроткие черты были отмечены печатью такой душевной муки, какой не могли бы наложить на них десять лет обычных житейских невзгод. Когда скрылась из глаз родная земля, он попытался по мере сил привести себя в стоическое состояние духа. Попытки эти, в сочетании с нравственной силой, позволившей ему устоять против соблазна страстей, которому подвергла его Эммелина, столь бездумно ему доверившись, до некоторой степени увенчались успехом, хотя часто, слишком часто в ропоте водной шири, на которую он взирал день за днем, ему чудились звуки ее незабвенного голоса.
Он составил себе строгий распорядок дня, чтобы легче было заглушать жгучие сожаления, которые по временам терзали его, когда он отдавался грезам о том, что могло бы быть, не послушай он голоса совести. Ежедневно он в течение долгих часов сосредоточивал свои мысли на философских трудах, которые взял с собой, и лишь изредка разрешал себе на несколько минут задуматься об Эммелине, - так занемогший эпикуреец, против воли обращаясь в скрягу, по капле отмеривает себе пьянящий напиток, причину своего недуга. В пути случилось несколько происшествий, обычных для переезда по морю в те времена: шторм, штиль, человек за бортом, рождение ребенка и похороны, причем последнее печальное событие потребовало его участия, - как единственный на корабле священник, он читал заупокойную службу. В начале следующего месяца корабль прибыл в Бостон, и оттуда Элвин отправился в Провиденс, где жил его дальний родственник.
Пробыв там недолгое время, он возвратился в Бостон и усердно взялся за работу, что очень помогло ему стряхнуть с себя мрачную меланхолию, все еще им владевшую. Недавние переживания ослабили и замутили его веру, поэтому он решил, что не может в ближайшее время достойно нести обязанности духовного пастыря, и попросил место учителя в школе. Тут ему пригодились некоторые рекомендации, полученные перед отъездом из Англии, а вскоре молва о нем как о серьезном ученом и почтенном человеке дошла до попечителей одного колледжа. Кончилось тем, что он оставил школу и водворился в этом колледже в качестве преподавателя риторики и ораторского искусства.
Так он жил и трудился, движимый единственно решимостью добросовестно исполнять свой долг. В зимние вечера он сочинял элегии и сонеты, изливая свои чувства в стихах, большей частью посвященных "Одной несчастной леди", а летом, если не бывал занят, проводил конец дня, наблюдая из своего окна, как удлиняются тени, и сравнивая их в воображении с тенями своей жизни. На прогулках он всегда смотрел, в какой стороне восток, и думал об океане, простершемся там на две тысячи миль, и о том, что осталось за его далью. Словом, каждую свободную минуту он уносился мыслями к той, что была для него лишь воспоминанием и едва ли могла стать чем-нибудь иным.
Прошло девять лет, и под действием их лицо Элвина утратило очарование молодости, ранее отличавшее его. Он был добр к своим ученикам и приветлив со всеми, с кем ему приходилось общаться; но ключ своей жизни, свою тайну, хранил так же крепко, как если бы был немым. Беседуя со знакомыми об Англии и о своей тамошней жизни, он обходил эпизод с Эммелиной и Бэттонским замком, точно ничего этого и не было в его прошлом. При всей своей неизмеримой важности для него те короткие дни промелькнули так быстро, что теперь, через столько лет, он и сам бы, возможно, не помнил о них, если бы не событие, которым они были отмечены.