Рассказы
Шрифт:
После истории с девятым «Б» Ордынец окружен был не столько презрением, сколько славой, и отблеск этой славы падал на Юльку. Характер его к тому времени сделался совсем уж невыносимым, но Юлька терпела, потому что с прочими он вообще не разговаривал. Ни о чем. Никогда.
Гремел магнитофон; на корме толпились девчонки с бутербродами, Саенко портил речное судно крышечкой от закупоренной бутылки «Буратино», Степка Васенцов, окруженный толпой прихлебателей, разглядывал берег в театральный биноклик; Юльке подумалось, что он похож не на морского волка, как ожидалось, а скорей на завсегдатая оперы.
– Чего смешного? – хмуро спросил Ордынец.
– Тебе какое дело? – огрызнулась Юлька, но улыбаться перестала.
Танька Сафонова рассказывала девчонкам из параллельного класса давно всем надоевшую историю про то, как во время спектакля в наевском ТЮЗе со сцены в зал полетел настоящий железный меч – там рыцари какие-то на сцене танцевали, а меч-то вырвался и как полетит в зал! И мог бы убить кого-нибудь, да только дяденька один, военный, в третьем ряду сидел, подпрыгнул и перехватил… Танька рассказывала эту байку уже сто раз – но Юлька слушала, потому что все равно больше нечего было делать.
– Это надо же как повезло! – Сафонова размахивала надкушенным куском докторской колбасы. – И прямо в третьем ряду сидел, и военный, и реакция классная…
– Повезло, – глухо сказал вдруг Ордынец, и Юлька вздрогнула. – Повезло… А если он на этот спектакль каждый раз ходил? Он ему опротивел уже, спектаклишко средний, детский… А он ходил и ходил, чтобы один раз прыгнуть и перехватить… Железяку эту…
Ордынец поднялся. Был он хмурый, сутулый и скособоченный, Юлька с беспокойством подумала, что он, наверное, заболел.
Толпа прихлебателей, окружавшая Степку Васенцова, радостно заржала какой-то незамысловатой шутке.
– Они смеются, – сказал Ордынец с отвращением. – Им смешно…
И он вдруг сделал то, от чего пятиклассников самым суровым образом предостерегали: всем телом перегнулся через борт, свесив голову над пенным шлейфом и открыв Юлькиному взору вытертые на заду школьные штаны.
Юлька взвизгнула – грохот музыки поглотил ее крик, но стоящая в проходе классная нервно повернула голову; когда взгляд ее достиг Ордынца, тот уже по-прежнему стоял рядом с Фетисовой, и покрасневшее от прилива крови лицо его казалось вполне безразличным.
– Глубоко, – сказал он Юльке. – Как глубоко.
За неделю до последнего звонка школьников согнали в актовый зал, и заморенная женщина в сером милицейском костюме прочитала им мрачную и пугающую лекцию.
В последнее время, говорила женщина в погонах, участились трагические «ЧеПе», в особенности на воде; дни стоят жаркие, дети купаются без осторожности – и вот вам сводка, весьма неутешительная… А посему во время каникул школьникам следует вести себя как можно скромнее, ходить на пляж только под присмотром родителей, а также не разговаривать с незнакомцами и непременно возвращаться домой к восьми часам. При слове «ЧеПе» глаза милицейской женщины делались почему-то стеклянными; Олька Петренко шепотом сообщила Таньке Сафоновой, что под Плотиной нашли девочку с оторванной головой. Танька не поверила – Олька слыла сплетницей и придумщицей.
А на следующий день утонул четвероклассник Торгун, утонул на глазах парочки приятелей, не внявших лекции и отправившихся на пляж безо всякого присмотра…
Похороны четвероклассника произвели на Юльку самое черное впечатление. Под гнетом тягостных мыслей она не заметила, как необычно мягок Ордынец, как он не отходит от нее ни на шаг.
Остаток дня они провели в парке над Плотиной; чудовищное сооружение казалось в тот день красивым, даже изящным, а Юлька не могла отделаться от звучащего в ушах шепота болтушки Петренко: под Плотиной, под Плотиной, под Плотиной…
– Под Плотиной, – сказал Ордынец. Юлька вздрогнула.
– Хочешь конфету? – спросил Ордынец. Он никогда не угощал ее конфетами. Она его угощала.
– Хочу, – ответила Юлька механически. Он порылся в карманах и вытащил на свет маленькую тощую «барбариску»:
– На.
Юлька взяла. Конфета была теплой от тепла его тела. У Юльки почему-то забегали мурашки по коже.
– Тебе страшно? – спросил Ордынец.
Юлька не могла понять. Ей было не столько страшно, сколько тревожно и не по себе – и в тоже время ей льстило внимание Ордынца. Он впервые разговаривал с ней, как с равной.
– Тебе страшно, Юль?
Она внимательнее вгляделась в его глаза – и вдруг отшатнулась. На нее глядел огромный желтобрюхий варан.
– Глупая ты, Фетисова, – сказал Ордынец.
Глаза у него снова были вполне человеческие, и Юлька подумала в замешательстве, что вараны вовсе не плохи. Страшненькие – это да, но людей же не жрут, это вам не крокодилы…
Под плотиной закричал пароход. Не терпелось в шлюз, наверное.
– Глупая ты, Фетисова… Потому что маленькая.
– Побольше тебя… – вяло огрызнулась Юлька и вдруг поняла, что Ордынец, который ниже на голову, непостижимым образом глядит на нее сверху вниз.
Он усмехнулся, и тогда она действительно испугалась. Глаза его, как буравчики, ввинтились в ее глаза – так, что больно, страшно, ой…
Она не сразу поняла, что отступает, пятится, как кот с шерстяным носком на морде. Наткнулась спиной на какой-то ствол и замерла; Ордынец смотрел теперь с обидой:
– Ну вот… Давай, убеги от меня, еще на помощь позови…
Он повернулся и пошел к остановке автобуса.
Юлькины щеки медленно покрывались красным – сильнее облегчения оказался стыд за свой смешной страх и горечь, что вот, мол, Ордынец впервые со мной по-настоящему говорил, а я…
Она почти догнала его, когда он стал и оглянулся:
– Знаешь, что такое аварийная система?
Юлька молчала. Ей было не до того. В ее стиснутом кулаке мокла теплая «барбариска».
– Это система, которая… Ничего не делает. Бесполезная. А потом вдруг… становится полезная. Вдруг. Ненадолго… Не ходи за мной.
Он ушел, а Юлька села в траву и разревелась.
Ночью задрожала земля. Стеклянные подвески на люстре звенели, как мартовские сосульки. С кухонного стола упала чашка.