Рассказы

Третьяков Юрий Федорович

— Сейчас начнется самое важное!

После похвалы Як Яклича, который редко кого хвалил, а все больше ворчал и ругался, все почтительно прислушивались к его словам.

— Давай, Женька, разметку начинать, — сказал Радик и пояснил остальным: — Разметка — это самое важное. Сначала разметим, а потом уж начнем полосы нарезать… Потому что — чуть маленький перекос, все пропало! Верно, Женька?

— Перекос ни в коем случае нельзя допустить, — важно согласился Женька. — Исправить тогда будет трудно.

— Сначала нарежем, потом будем углы гнуть… для остова

аквариума. Углы в особенности трудно будет рассчитать.

Комаров, которому по слабосилию было доверено всего лишь просеивать цемент, вдруг поднял голову и сказал:

— Углы я помогу рассчитать.

Такого нахальства Радик не ожидал! Нельзя было терпеть, чтоб каждый вмешивался и лез со своей помощью!

— «Углы-ы»… — передразнил он Комарова. — Чего б ты понимал в углах! Ты вон сей лучше, чтоб комков не было, чем об углах беспокоиться! А то получится у тебя такой цемент, что только собачники из него строить!

— Я сею… — испугался Комаров.

— Ну и сей.

Весело шла работа! Шуршали рубанки, звенела пила, падала стружка, пахло сосной, кровельные ножницы в умелых руках Радика и Женьки со скрежетом отгрызали ровные полосы цинка.

Явился любопытный Витька Витамин. Он хоть к общей работе допущен и не был, но тем не менее дома усидеть не мог, так как не переносил, чтоб хоть что-нибудь происходило без него. Он все тщательно осмотрел, особенно стекла, и удивился.

— Ого! Это, значит, такие громадные аквариумы будут? А как же их продувать? Резиновой грушей их не продуешь!

— Придумаем! — подмигнул ему Санька. — А то тебя призовем!

— Нужен такой моторчик, — сказал Витамин. — Маленький электромоторчик, как в магазине «Природа». Так тихонько тарахтит, а вода в аквариуме все время: буль, буль, буль… И — пузырьки!

— Я могу его сконструировать! — заявил вдруг Комаров. — В пятьдесят ватт…

— «Сконструировать»… — осадил зарвавшегося хвастуна Радик. — Ты вон сей лучше! Тоже мне: ватт! Понимал бы ты чего-нибудь в ваттах!

Но Комаров, вместо того чтобы скромно замолчать, разгорячился и начал размахивать руками:

— Нет, кроме шуток! Я видел такой… моторчик! Я знаю, как его делать! Я могу…

— Может, ты и атомную энергию можешь? — ехидно спросил Радик.

— Этого я не могу, а вот моторчик…

— Ну тогда и помалкивай!

Однако ребята заинтересовались, и все смотрели на Комарова.

— А как он будет работать? — спросил Войленко.

— Он будет работать от проводки! Там будет такой поршень… Он будет подавать воздух в резиновые такие…

— Итак, начинаем проверять, нет ли перекоса! — громко сказал Радик, но на него никто и внимания не обратил. Никому не было дела до того, как точно и умело, словно лист бумаги, изрезали они с Женькой цинк, — все думали только о моторчике, который, конечно, не сумеет сделать этот несчастный Комаров, только хвалится.

— А долго его придется делать? — спрашивал Войленко.

— Да что там его слушать! — зло сказал Женька. — Что он может сделать? Треплется только! «Моторчик, моторчик»… Слышите — первую смену отпустили! Значит, на сегодня работу прекращаем. Пошли, хватит его слушать! Он наговорит!

Уколы

В этот день даже классный руководитель Анна Ефимовна — грузная, седая и на вид очень строгая, — отметив в журнале, кого нет, некоторое время не приступала к проверке домашнего задания по арифметике, засмотревшись в окно на летящие снежинки.

Все в классе это сразу заметили и уставились в окна с таким интересом, будто видели снег в первый раз.

Один только Витька Крюков ерзал на парте взад-вперед и озирался по сторонам. В общем-то беспокоиться было уже поздно, от этого домашнее задание в тетрадке не явится.

Он был самый большой в классе, и лицо у него было большое, и рыжие веснушки большие, как кляксы.

Домашние задания ему выполнять было некогда. Он не успевал читать книги, причем никаких других книг не признавал, кроме военных приключений, и даже разговаривал особенным образом.

Если, скажем, ему надо было списать что-нибудь у Комарова, он выражался так:

— «Дай скопировать, — с презрением воскликнул капитан Витема, беря его за шиворот!»

Комаров, втянув голову и осторожно высвобождая воротник, отдавал со вздохом свою чистенькую тетрадочку, и Крюков поощрительно стукал его по спине:

— «Порядок, — заметил капитан Витема, идя обратно в свой кабинет».

Учить уроки он не любил, но получать единицы и двойки не любил еще больше. Поэтому ему часто приходилось прибегать к различным, как он говорил, военным хитростям. Сейчас, придав своему лицу болезненное, жалкое выражение, он поднял руку:

— Анна Ефимовна, можно выйти?

— Что случилось?

Анна Ефимовна отвела глаза от окна и внимательно взглянула на Крюкова.

— Меня… тошнит… — сдавленным голосом произнес Крюков, усиленно глотая слюну.

— Конечно, я могу это представить, — сказала Анна Ефимовна. — Когда человек не выучил урока, его всегда тошнит, а когда он все выучит, он чувствует себя великолепно, его не тошнит. Это каждый знает… Ты, конечно, читал книжку, как ловят всяких шпионов или там диверсантов, и теперь у тебя нет домашнего задания, и ты боишься, что тебя вызовут, так лучше выйти, погулять себе по коридору, чем так волноваться…

Класс захохотал, довольный, что сразу разоблачили пройдоху Крюкова, и как это здорово всегда у Анны Ефимовны получается: не поймешь, то ли она шутит, то ли всерьез говорит!

Но Крюкова смутить было трудно.

— Так, значит, можно, Анна Ефимовна?

Анна Ефимовна пожала плечами:

— Выйди… Только ненадолго, потому что спросить я тебя всегда успею, когда понадобится…

Крюков, не забывая держать у рта носовой платок, опрометью выскочил из класса.

Началась проверка домашнего задания.