Рассказы

Кай Ольга

— Ну, конечно, ведь взрослым нельзя на пушки и машины залазить. А просто смотреть — это скучно…

— Наверное, ты права.

Парень ловко забрался на танк и сел рядом с девчонкой. Прищурился — то ли от солнца, то ли от ударившего в лицо ветра. Внизу блестел под лучами Днепр, за ним — зелень парков и этажи новостроек. А наверху, накрывая город ярким куполом — небо. Голубое-голубое. И облака в нем — белые-белые, такие, что смотреть на них больно.

— Красиво, — прошептал парень, забыв, что не один.

— Ага, — согласилась девочка. Оглянулась в сторону музея. — Как думаешь, там открыто?

— Да.

Маша

вздохнула.

— Там хотя бы интересно?

Ее собеседник повернулся, посмотрел пристально на покрытое веснушками детское лицо.

— Наверное, тебе лучше прийти сюда в другой раз.

— Почему?

— Потому что… Знаешь, в любой музей надо идти тогда, когда тебе самой этого хочется. Иначе будет неинтересно.

Машины родители продолжали о чем-то спорить. Сова расправила крылья и полетела к ним, сделала круг над головами, а после заметила еще нескольких человек, медленно выходящих из притененной галереи, сейчас немного похожей на пещеру. Под высоким сводом угадывались очертания темных бронзовых фигур, долетали звуки военного марша.

— Куда это она? — спросила девочка.

Ее собеседник помешкал с ответом, и в это время родители вдруг вспомнили о дочери.

— Маша! — закричала мама, — А-ну слезь сейчас же!

— Слазь, живо! — поддержал отец.

— Ну вот, — девочка раздосадовано вздохнула. — Теперь ругаться будут. Ладно… Пока!

Она спрыгнула на землю и пошла к родителям, уже не слыша сказанного в спину: "До свидания".

* * *

Осень, как это часто случается, пришла внезапно. Листья пожелтели едва ли не за ночь, несколько дней покрасовались золотым убранством и опали, сбитые порывами холодного ветра и монотонными струями проливного дождя. Погода стояла пасмурная. Солнце иногда пробивалось из-за туч, его лучи не грели, но становилось немножечко веселей.

В один из таких дней возле музея Великой Отечественной появилась пестрая ватага школьников во главе с двумя учителями. Среди ребят была и Маша. В музей ей не хотелось, но если уж ради экскурсии отменили уроки — пришлось идти.

Увидев разрисованные танки, ребята бросились к ним с радостным визгом и в мгновение ока облепили обе громады от гусениц и до башни. Учителя даже не пытались возражать — знали, что никто не послушает. Маша тоже собиралась залезть на танк, но вдруг заметила рядом, на каменном бортике, ссутулившуюся фигуру. На плече человека, нахохлив растрепанные перышки, сидела сова.

Девочка подошла ближе.

— Привет!

Незнакомец обернулся.

— Привет, Маша.

— Ой, ты меня вспомнил! — обрадовалась девочка. И, наклонившись, заглянула в круглые глаза птицы. — Привет! Как ты?

Сова болезненно сощурилась и уж совсем по-человечески вздохнула.

— У нее плохое настроение, — неловко объяснил парень и добавил тихо, словно сам себе: — Похоже, мы не протянем до следующего года.

— Почему? — удивилась девочка. — Новый Год совсем скоро! Осталось всего два месяца. Даже меньше!

— Не до Нового Года, — странный человек поднял голову, взгляд его скользнул по ребятне и поднялся к небу. Там, наверху, клочьями плыли сине-серые тучи, а из прорех то и дело вырывались золотистые ленты солнечных лучей. —

Наш год начинается девятого мая. В День Победы. В это время в людях оживает память, — он погладил сову по растрепанным перьям. — Ненадолго, правда. Здесь помнят только последнюю войну. Иногда… иногда вспоминают что-то еще. Но редко. Все эти фестивали, народные гуляния в национальной одежде… Там только и осталось, что одежда. Потому что теперь модно. Но это не память. Это… крохи. А такому городу для жизни нужно больше, намного больше. Не будет памяти — не будет и…

Он неожиданно обернулся:

— Скажи, Маша, ты знаешь, что у каждого города есть душа?

— Нет, — растерянно покачала головой девочка. Она мало что поняла из слов странного незнакомца и хотела не слушать непонятные рассуждения, а чтобы ей разрешили погладить птицу. Без спросу она боялась.

— У каждого города душа своя, непохожая ни на одну другую. У каждого города, в котором жива память. Но память стирается… разваливается, перестраивается. Сколько памяти хранят в себе стены старинных домов? А их все меньше и меньше… И людей все меньше, тех, кто живет со знанием того, что было. В крови. В душе… Кому не надо вспоминать. Один раз в год. Или два. Сверяясь с календарем.

Солнце спряталось за тучу и тут же снова вынырнуло. Горизонт темнел. Маша уже жалела, что подошла. Птица показалась ей больной, а родители говорили, что таких трогать нельзя — можно подхватить заразу. Девочка собиралась попрощаться, но неожиданно парень в сером плаще спросил:

— Эти женщины — ваши учителя?

— Да.

— Ей понравились, — он посмотрел на сову. — Полетишь? Нет? Ну, пойдем. Постоим рядом. Погреемся…

Тучи сомкнулись, окончательно спрятав солнце, заморосил дождь. Школьников построили парами и завели в музей. А человек с совой еще долго стоял, не двигаясь, под холодными каплями, щурясь, смотрел в серое-серое небо. Потом оглянулся через плечо на приоткрытую дверь. Можно зайти внутрь. Вахтер еще ни разу его не остановил. Можно ходить по долгим залам или попросту греться в кресле музейного смотрителя. Можно…

Но это ничего не изменит. Память должна жить в людях, а не в музеях.

Влажная пелена окутывала город, древний город, забывающий себя, прятала и убаюкивала монотонным шелестом воды. Человек с совой медленно шел по гранитным плитам, не торопясь спрятаться от дождя. Галерея под каменным сводом встретила полутьмой. Сегодня здесь не слышно военной музыки, как в дни праздников. Тихо, безлюдно. Дождь смыкается за спиной, отгораживая от всего внешнего мира. И начинается путь. Шаг за шагом. Шаг за шагом.

И почему у всех памятников безымянным героям такие знакомые лица? И ведь не вспомнишь, как, когда… Только земля помнит. И небо над Киевом. Пока еще помнит.

Люди — мужчины и женщины. Старики и дети. Братья и сестры. Фигуры, застывшие на одно долгое мгновение. Не бронзовые — живые.

Замерший воздух, потерявшиеся звуки.

Человек с совой остановился.

И поклонился Матери.

Одиночество

Жизнь — странная штука.