Рассказы
Шрифт:
Бинович, несмотря на неврастению, слыл душой компании. Лечил его доктор Плицингер, известный психиатр, которого крайне заинтересовал необычный пациент. И неудивительно: Бинович был человеком исключительных способностей и подлинно высокой культуры. Однако привлекал он другим: редкой оригинальностью. Он говорил и делал удивительные вещи.
— Я мог бы летать, если б захотел, — заявил он однажды, после того как пронесшиеся над пустыней аэропланы повергли в изумление аборигенов. — Только без всех этих железок и шума. Это вопрос веры и понимания…
— Покажите! — раздались крики. — Покажите нам, как вы летаете!
— На него опять нашло! Он снова в ударе!
Когда
— Это левитация, только и всего, — выкрикивал, высовывая кончик языка после каждого слова — признак того, что он в запале. — А что такое левитация, как не сила духа? Никто из вас со всеми вашими научными знаниями не может продержаться в воздухе и секунды, а луна преспокойно висит в пространстве. И звезды. Думаете, они подвешены на проволоке? А как, по-вашему, поднимали огромные каменные глыбы в Древнем Египте? Вы в самом деле верит, что их нагромождали друг на друга с помощью песка, веревок, неуклюжих рычагов и всех ваших ничтожных и громоздких механических приспособлений? Ха! Это левитация. Силы воздуха. Поверьте в эти силы, и земное тяготение станет для вас простым детским фокусом: вот оно есть, а вот его нет. С помощью четвертого измерения вы сможете выбраться из запертой комнаты и вмиг очутиться на крыше или в другой стране, а сила воздуха даст вам возможность покончить с тем, что вы зовете весом, — и взлететь.
— Покажите, покажите нам! — кричали окружающие, задыхаясь от восторженного смеха.
— Это вопрос веры, — повторил он. Его язык то исчезал, то появлялся, подобно заостренной тени. — Сила воздуха наполняет все ваше существо. Зачем мне вам показывать? Зачем просить божество, которому я поклоняюсь, вразумить ваши ехидные умишки с помощью чуда? Ведь речь идет о божестве, Говорю я вам, и ни о чем другом. Я знаю, что говорю. Следуйте одной идее, как следую я своей идее птицы, следуйте самозабвенно, сосредоточив на ней все помыслы, — и вам откроется эта сила, ибо божество, вернее, идея птичьего божества сокрыта в глубинах вашей памяти. Им же, древним египтянам, это крылатое божество было известно не понаслышке…
— Ах, покажите, покажите! — нетерпеливо кричали любопытные, устав от путаных речей. — Летите! Левитируйте, как они! Станьте звездой!
Вдруг Бинович побледнел как полотно. Странный свет вспыхнул в его умных карих глазах. Как-то странно преобразившись, он медленно поднялся со стула, на краешке которого примостился, словно на насесте. Мгновенно наступила тишина.
— Сейчас покажу, — спокойно бросил он, к глубокому изумлению собравшихся. — Не для того, чтобы избавить вас от неверия, а чтобы убедиться самому. Ибо силы воздуха здесь, со мной. Я верю в это и вручаю себя покровительству великого Гора, бога с соколиной головой.
В голосе и жестах Биновича угадывалась скрытая могучая сила, которая, казалось, рвалась вверх. Воздев руки к небу, он запрокинул голову. Медленно набрал в легкие побольше воздуха и выкрикнул нараспев не то какой-то стих, не то молитву:
— О Гор, ясноокое божество ветра, преоблачи душу мою оперением своим сокровенным, дабы в плотном воздухе земной юдоли мог познать я грозную твою стремительность…
Внезапно он умолк. Легко, одним прыжком вспорхнул на ближайший стол — дело происходило в пустом игорном зале после карточной игры, в которой он проиграл фунтов больше, чем дней в году, — и высоко подпрыгнул. Какой-то миг он, казалось, парил над столом, раскинув руки и ноги, — но вдруг обмяк, резко дернулся вперед и рухнул оземь под дружный хохот толпы.
Однако смех стал быстро стихать, ибо в разыгранной Биновичем дикой сцене было что-то жуткое и неестественное, ведь на мгновение он действительно повис в воздухе, словно Мордкин или Нижинский. У всех возникло тягостное чу что этот чудак в самом деле преодолел силу земного притяжения. К этому чувству примешивался легкий страх, неприятный самой своей неопределенностью.
Бинович поднялся на ноги, целый и невредимый, лицо его стало мрачнее тучи. И все с изумлением и тревогой заметили на нем новое выражение. Смех окончательно стих, как унесенный ветром колокольный звон. Подобно многим некрасивым людям, Бинович был превосходным актером и виртуозно владел поистине бесконечным репертуаром, однако на сей раз он не играл. На его неправильной русской физиономии появилось нечто, заставляющее сердце биться чаще. Вот почему смех неожиданно оборвался.
— Вам нужно было полетать еще немного, — крикнул кто-то, выразив общее мнение.
— В отличие от вас Икар не пил шампанского, — со смехом подхватил другой голос.
Однако никто не засмеялся.
— Вы подлетели слишком близко к Вере, — заметил Палазов, — и страсть растопила воск. — При этих словах его лицо чуть дернулось: он не совсем понимал происходящее и в глубине души не одобрял.
Странное выражение проступало на лице Биновича все отчетливей и в конце концов застыло отталкивающей, почти пугающей маской. Разговоры смолкли. Все с изумлением и безотчетным страхом воззрились на Биновича. Женщинами овладело странное возбуждение. Вера не отрывала от него глаз. Шутливое замечание по поводу пылкой страсти, растопившей воск, осталось незамеченным. Все вместе и каждый в отдельности испытали потрясение. Раздались голоса:
— Взгляните на Биновича. Что у него с лицом? — Он изменился, он меняется.
— Боже! Да он похож на птицу'!
Однако по-прежнему никто не смеялся.
Стали перебирать имена птиц: сокол, орел, даже филин. Никто не заметил человека, который, прислонясь к дверному косяку, внимательно наблюдал за ними. Видимо, случайно заглянув в игорный зал из коридора, он, по-прежнему никем незамеченный, теперь наблюдал за происходящим, не сводя спокойных умных глаз с Биновича. Это был доктор Плицингер, великий психиатр.
Поднявшись с пола, Бинович, как ни странно, не потерял самообладания и всем своим видом исключал всякую возможность насмешек. Он не кривлялся и не казался сконфуженным, хотя и выглядел удивленным, несколько рассерженным и слегка испуганным. Как заметил кто-то, ему явно «нужно было полетать еще немного». Его акробатический этюд произвел на окружающих невероятное впечатление — невероятное, но вполне ощутимое. Сверхъестественная идея восторжествовала, словно на спиритическом сеансе, когда не ждешь ничего сверхъестественного и все же это сверхъестественное происходит. Сомнений быть не могло: Бинович летал…
И вот он стоял с белым лицом — белым от ужаса и гнева. Выглядел он нелепо, этот маленький русский неврастеник, и в то же время — зловеще. В нем чувствовалось, от него исходило нечто неземное, неведомое простым смертным, и те, кто находился рядом, ощутили это. Рот его оставался приоткрытым, сверкающие глаза светились бешенством, язык высунулся, как у муравьеда, и все же этот человек не был смешон.
— Он предал меня, предал! — Бинович силился кричать. — Мой Гор, мое божество с головой сокола, властелин воздуха оставил меня! Так пусть же он провалится в преисподнюю! Да сгорят его крылья и лопнут зоркие глаза! Да обратится он в прах за ложные пророчества! Я проклинаю его, проклинаю Гора!