Рассказы
Шрифт:
И затем, в самый подходящий момент, дверь распахнулась, и вошел хозяин. Он пренебрег темнотой, сразу потребовал лампу, начал дымить своей большой изогнутой трубкой, и вообще, его вещественное присутствие вызвало у остальных членов группы какое-то дурацкое ощущение. Свет за его спиной струился из коридора. Его белые волосы сияли подобно серебру. И с ним возвратилась атмосфера здравого смысла, охоты, сельского хозяйства, двигателей и всего остального. Новый век вошел в эту дверь. И молодая хозяйка немедленно вскочила, чтобы приветствовать его, как будто к хозяйскому неодобрению этого вида развлечений следовало приноровиться всем присутствующим.
Это, возможно, свет — это волшебство полутьмы от соединения огня в очаге и лампы в коридоре — или, возможно, резкое вторжение Разума в хрупкий мир Фантазии очертило
И самой чудесной была перемена, которая в ней совершилась — в чертах лица, в фигуре, в самой манере поведения. Выступившее из мрака тонкое, незаметное лицо озарилось внезапно страстью и страданием, и богатая зрелость, превосходившая любой нормальный возраст, осветила всю ее маленькую фигурку неким тайным великолепием. Морщины покрыли бледную кожу девичьего лица, морщины мольбы, жалости и любви, которых не показывал дневной свет, и с ними возник аромат волшебной нежности, который передал, хотя бы на одну секунду, всю полноту мягкой неги материнства, отвергнутого и все же загадочным образом дарующего наслаждение. Вокруг ее стройной фигуры разлилась вся полногрудая сладость материнства; из ниоткуда возникла потенциальная мать мира, и эта мать, хотя она не могла знать прекрасного завершения своей миссии, все же стремилась к тому, чтобы сжать в своих огромных объятиях все маленькие беспомощные создания, которые когда-либо обитали в подлунном мире.
Свет, подобно чувствам, может играть самые удивительные шутки. Перемены достигли той грани, за которой лежит откровение… Но когда мгновением позже в комнату внесли лампы, сомнительно, что кто-то другой, кроме молчаливого гостя, который не рассказывал изумительных историй, не признавал никакого психического опыта и отрекался от малейшей способности к ясновидению, заметил и запомнил эту яркую, выразительную картину. На секунду она вспыхнула там, беспощадно яркая, открытая видению всякого, кто не был слеп к малейшим спиритуальным чудесам, кто был чувствителен к боли. И это была не просто картина юности и зрелости, плохо подходящих друг другу, нет — то была картина молодости, которая томилась самой древней в мире жаждой, и старости, которая была выше этого и сочувственно созерцала эти страдания… Но вот все исчезло и все стало как прежде.
Муж рассмеялся приветливо и добродушно, ни на йоту не выказав раздражения. "Они напугали тебя своими историями, дитя мое", весело произнес он и обнял ее могучей рукой.
"Теперь их нет? Скажи мне правду. Намного лучше", добавил он, "вместо этого присоединиться ко мне за бильярдом или разложить пасьянс, а?" Она застенчиво глянула ему в лицо, и супруг поцеловал ее в лоб. "Возможно, они были здесь — недолго, дорогой", сказала она, "но теперь, когда ты пришел, я снова чувствую себя хорошо". "Еще одна такая ночь", добавил он более серьезным тоном, "и ты повторишь свою старую уловку с поселением гостей в комнату с призраками. Я был прав: в конце концов, видишь, это переходит всякие границы". Он нежно, по-отечески взглянул на нее. Потом он приблизился и потушил огонь в камине. Кто-то заиграл вальс на фортепьяно, и пары пустились танцевать. Все следы нервозности исчезли, дворецкий принес поднос со спиртными напитками и бисквитами. И очень медленно их группа рассеялась. Зажгли свечи. Все спустились по коридору в огромный холл, рассуждая на пониженных тонах о планах на завтра. Смех замер, когда они поднимались по лестнице к спальням; молчаливый гость и юная леди задержались на мгновение у тлеющего очага.
"Вы не хотите, в конце концов, поселить меня в вашу комнату с привидениями?" спокойно спросил он. "Вы упоминали, помнится, в вашем письме…"
"Признаюсь", сразу ответила она, ее манеры были слишком хороши для ее возраста, но в звуках ее голоса звучало нечто совершенно противоположное, "это я хотела, чтобы Вы спали там — кто-то, я имею в виду, кто действительно знает, а не просто испытывает любопытство. Но — простите мне эти слова — когда я увидела Вас…" — она очень медленно рассмеялась — "и когда Вы не рассказали никакой изумительной истории, подобно другим, я так или иначе почувствовала…"
"Но я никогда ничего не вижу…", поспешно ввернул он.
"И все-таки Вы чувствуете", столь же поспешно прервала она, страстная нежность в ее голосе была наполовину подавлена. "Я могу сказать это по вашему…"
"А другие, в таком случае", прервал он резко, почти невежливо, "спали там… или, скорее, проводили ночь?"
"Не в последнее время. Мой муж прекратил это". Она сделала секундную паузу, затем добавила: "Я жила в той комнате — в течение года — сначала, когда мы только поженились". Мучительный взгляд собеседника опустился на ее маленькое округлое лицо подобно тени и обратился вдаль, в то время как в душе наблюдателя то, что открылось ему в этот миг, вызвало прилив внезапного и сильного изумления, ведущего почти что к поклонению. Он ничего не отвечал, пока не почувствовал, что сможет заговорить без дрожи в голосе.
"Я должна была уступить", очень тихо закончила она.
"Это в самом деле было так ужасно?" — рискнул он после паузы.
Она наклонила голову. "Я должна была уступить", мягко повторила она.
"И с тех пор — теперь — вы ничего не видели?" — спросил он.
Ее ответ был прост. "Потому что я не хочу, а не потому, что оно ушло…" Он в полной тишине последовал за хозяйкой к двери, и когда они миновали дверной проем, снова эта таинственная неизбывная боль пустоты, одиночества, тоски охватила его, будто боль океана, который никогда, никогда не сможет пересечь линию берега, чтобы коснуться цветов, в которые влюблен… "Спеши, дитя, или призрак поймает тебя", выкрикнул ее муж, перегнувшись через перила, когда парочка медленно поднималась к нему по лестнице. Когда они встретились, на мгновение настала полная тишина.
Гость взял зажженную свечу и пошел по коридору. Все снова пожелали друг другу доброй ночи.
Они уходили, она к своему одиночеству, он к своей лишенной призраков комнате. И у самой двери он обернулся. В дальнем конце коридора, словно тени в искусственном освещении, он видел их — прекрасного старика с посеребренными временем волосами и тяжелыми плечами, и худенькую молодую женщину, источавшую удивительную ауру некой великой и обильной матери мира, которую годы все еще оставляли голодной и бесплодной.
Они свернули за угол, и он вошел и захлопнул дверь.
Сон одолел его очень быстро, и в то время как туман поднимался и скрывал деревню, что-то еще, скрытое одинаково от всех спящих в том доме, кроме двоих, приближалось к некой высшей точке…
Несколько часов спустя он проснулся; мир был погружен в молчание, и казалось, что весь дом прислушивается; поскольку в этом чистом видении, которое некоторые извлекают из вод сна, он вспомнил, что не получил никакого прямого опровержения, и внезапно осознал, что эта большая, мрачная палата, где он лежал, была в конце концов комнатой с привидениями. Для него, однако, весь мир, а не просто отдельные комнаты, был всегда населен призраками; и он знал, что его не коснется никакой страх перед жизнью, совершенно отличной от его собственной… Он поднялся и зажег свечу, подошел к окну, за которым светился серым туман, зная, что никакие барьеры стен, двери или потолка не могли удержать эту субстанцию, которая так плотно сжималась вокруг него. Это было подобно живой стене, с открытыми глазами, маленькими протянутыми вперед руками, тысячей барабанящих крошечных ног, и крошечными голосами, кричащими в едином хоре очень слабо и просительно… Комната с призраками! Не было ли это скорее преддверие храма, подготовленного и освященного печальными обрядами, которые немногие мужчины могли бы представить себе, для всех бездетных женщин мира? Как она могла узнать, что он поймет — эта женщина, которую он видел только дважды в жизни? И как могла доверить ему столь великую тайну, которая не принадлежала ей одной? Неужели она так легко разглядела в нем подобную тоску, от которой многие годы назад смерть не дала избавиться? Была ли она ясновидящей в истинном смысле слова, и неужели все лица, обращенные к нему, складывались в одну огромную карту всей горести мирской?…