Рассказы
Шрифт:
– Чем могу вам помочь?
– Я боюсь показаться паникером, но… Видите того мужчину в пятом ряду?
– Вижу.
– Я… Вообще-то я не расист… но думаю, что он араб.
– Ну и что?
– Как "ну и что"? Вы не заметили? Он вынул что-то из кармана… какой-то предмет, похожий на таймер…
Алина вздохнула. Ничего не поделаешь - придется проверить; в конце концов, это ее работа. Она прошла к пятому ряду и тут же вернулась.
– У господина в руках карманный калькулятор, такими разрешено пользоваться во время полета. И он не араб, он сицилиец, у него сицилийский акцент, я слышала, как он говорил с кем-то
– Ох, извините, - сказал Трухилло, - но знаете, сейчас стоит только включить телевизор… открыть газету… Летать стало небезопасно.
– У нашей авиакомпании самые надежные системы контроля. Конкуренты нам завидуют, - улыбнулась Алина.
– За сорок лет ни одного происшествия.
– Это еще не гарантия, - угрюмо произнес Трухилло. Сам боится, а накаркивает! Редкий зануда и трус. Хуже -
только пьяные дебоширы. Придется терпеть, думала Алина. Еще несколько рейсов, и все, выхожу на пенсию. Она поправила волосы и пошла в отсек бортпроводников поболтать с Барбарой, молоденькой блондинкой, тысяча часов налета.
– Есть проблемы?
– заботливо спросила Алина коллегу.
– Нет, ничего особенного, - ответила Барбара.
– Одну малышку постоянно тошнит, да какой-то старичок набивается в кавалеры.
– Повезло тебе, - засмеялась Алина.
– А у меня - паникер: толстяк, который до смерти боится террористов.
– Я видела. Хорошо, что это твоя зона. Слушай, а как тебе блондин в пятнадцатом ряду?
– Рядом с усатым парнем?
– Да. Нравится?
– Выбрось его из головы. Держат друг друга за ручку с самой посадки - он и он.
– Скажешь тоже, - не поверила Барбара.
– Налетаешь двадцать тысяч часов, много чего узнаешь, - засмеялась Алина.
– Но, может, я ошибаюсь. Зато я точно
знаю, что господин Трухилло скоро опять меня позовет, вот увидишь.
Не успела она это сказать, как загорелась лампочка вызова - разумеется, с места 2С.
– Нужна помощь?
– спросила Алина. Она заметила, что нервы у пассажира совсем сдали. Рубашка расстегнута, за ворот стекают ручейки пота.
– Синьорина, вы можете сказать, что я все преувеличиваю, но на сей раз я хорошо рассмотрел. Проносить на борт жидкости запрещено, верно?
– По правилам, да, но зависит от человека, производящего досмотр.
– Прекрасно. Видите ту девушку? Вон ту, с восточными чертами лица?… Она только что взяла в руки флакон и стала тереть… А если это взрывчатка?…
– Не думаю. Но я проверю, - вздохнула Алина.
"Это уж слишком!
– подумала она.
– Хуже, чем я ожидала". И направилась к подозрительной пассажирке.
Подошла, посмотрела. Девушка пыталась минеральной водой оттереть пятно на брюках. Тоже мне террористка!
– Не волнуйтесь, - Алина с натянутой улыбкой вернулась к пассажиру.
– Эту воду девушка взяла у нас, в самолете.
– Может быть, - ответил Трухилло и обиженно отвернулся к иллюминатору. Алина почувствовала себя виноватой.
– Нам лететь еще полчаса. Не хотите перекусить?
– Нет, - Трухилло был явно недоволен, - не люблю еду из полуфабрикатов. И потом, осторожность не помешает.
– При чем тут осторожность?
– Еда может быть отравлена. Вы что, газет не читаете? Совсем недавно такое случилось на борту Сингапурских авиалиний. И потом, я должен держать под контролем все, что происходит в самолете,
– Он смотрел на Алину безумными глазами.
– Нам всем необходимо быть бдительными, любой пассажир может оказаться потенциальным террористом, и вы, вместо того чтобы пичкать их соками, должны к ним присматриваться. Как вы можете быть такой спокойной?
– Это обычный рейс. А вы всех подозреваете, в каждом видите террориста.
– Конечно, вижу!
– воскликнул Трухилло.
– Посмотрите на того бородача, он не итальянец. Он читает арабскую газету…
– Он не араб, он грек, - вздохнула Алина.
– А его соседка, та, смуглая, видите? Она сняла сверху сумку… что она в ней ищет? Кажется, достала патрон…
– Это губная помада.
– Смейтесь, смейтесь! Вы думаете, я сумасшедший. Удивляюсь вашему спокойствию, - рассердился Трухилло.
– Повторяю, что от каждого можно ожидать…
– Я работаю двадцать пять лет и думаю, некоторый опыт у меня есть. Я бы заметила, если что-то не так.
– Вы ошибаетесь, вот увидите, - сказал Трухилло.
– Кое-кого вы не учли, не заметили.
– Кого же?
– Толстого нудного господина с котом, - Трухилло перешел на шепот.
– Вы шутите, значит, вам уже лучше, - с облегчением сказала Алина.
Лицо Трухилло раздулось и покраснело. Голос стал плаксивым, как у капризного малыша.
– Видите ли, дорогая стюардесса с двадцатипятилетним стажем, может, вы и привыкли к страху, а я - нет! Вот уже много лет, как он не оставляет меня ни на минуту. Я смотрю телевизор, читаю газеты, слушаю речи и всякий раз ощущаю, как в мою плоть вонзается нож беспокойства, тревоги. Но я не могу этому противостоять - только специалисты все понимают, только сильные мира сего знают подробности. Вся правда - в черном ящике или там, где собираются заговорщики, а нам остается лишь страх. Мы боимся тех, на кого вы все нам указываете, указываете каждый раз на новых врагов. Они где-то далеко, в чужих странах, они против нас, против меня, и с каждым днем становится одним врагом больше. Моя жизнь наполнена страхом, переполнена им. Я устал, я больше не хочу такой жизни… Это правда, синьорина…
– Полно, ну что вы…
– Позвольте, я закончу. Постоянный страх отравляет мне жизнь, но я отомщу. Хотя бы один раз, синьорина, я им покажу, я всех вас напугаю. Почему вы не спросите меня, как?
Лучше ему не перечить, он явно сумасшедший, про себя решила Алина.
– Вы - настоящие садисты. Вы точно знаете, кто наши враги: арабы, талибы, чеченцы, антиглобалисты, бородатые террористы. Этих вы нам назвали. А что, если вдруг кто-то, кого нет в вашем черном списке - нормальный, обыкновенный человек, самый обыкновенный, - станет тем новым врагом, которого надо бояться?
– Какой еще человек?
– Такой, как я. Тогда все полетит к чертям: предрассудки и металлодетекторы, профилактические бомбардировки, досмотры. Вы только подумайте: обыкновенный толстяк, такой, как я, с толстым, внушающим доверие, котом в клетке садится в самолет. А прежде он рассылает в газеты письмо с угрозой этот самолет взорвать. Но в письме, которое завтра получат все газеты, толстый господин не объясняет как и почему. Ничего не объясняет - ни слова из того, что я рассказываю вам, синьорина. Вам я объяснил, почему хочу это сделать, но вот как - говорить не буду. Скажу только, что я повар, изу-