Рассказы

Труайя Анри

Произнеся последние слова, мэтр Миретт вернулся в кресло и зарыдал, обхватив голову руками. Постепенно его сморил сон, и вот что ему приснилось.

Он находился на улице с богатыми лавками. Какой-то купец показывал четырем восторженным матронам золотистые ткани. Ткани эти струились, как расплавленный металл, горячий, сверкающий, брызжущий искрами, так что глазам смотреть больно. Завороженный этим зрелищем, Миретт подошел к купцу и пальцем коснулся края ткани. И вот в том месте, где он ее коснулся, образовалось пятно,

оно начало расползаться по ткани, как проказа.

– Держите вора! – закричал купец.

На его крик из всех домов высыпали на улицу женщины, полураздетые и с камнями в руках.

– Бейте! – закричал купец.

И на Миретта посыпался град камней. Но попадавшие в него камни оставляли на его теле глубокие, сладостные раны, будто разрывали мучившую его черную опухоль. И с каждой дырой в его тело вливался свет, свежесть, небесная музыка. Тело его становилось все легче и легче. И он летел сквозь пелену облаков и плакал от радости и благодарности.

– Мэтр Миретт! Мэтр Миретт! Время обедать.

Он проснулся. Перед ним стоял мэтр Тайяд, он так спокойно улыбался, что Миретт засомневался, не приснилось ли ему его приключение с Дамой Бланш.

– Почему вы улыбаетесь? – спросил Миретт.

– Потому что все прожито, прошло, все забыто. Потому что мы снова друзья. . .

Глаза Миретта увлажнились. Сердце быстро и громко билось в груди. Когда ученый раскрыл руки для объятия, молодой человек подошел к нему и с благоговением поцеловал в плечо.

Глава X, в которой Александр Миретт, влекомый губительной логикой, доводит до края свою неблагодарность, надеясь заслужить гнев Божий Дама Бланш горько плакала, признаваясь в своем грехе. Когда муж спустился в лабораторию объясниться с Миреттом, она боялась, как бы они не подрались. Сложив руки в молитве и быстро-быстро шепча, она молила Бога вразумить их и ограничить их размолвку несколькими латинскими проклятьями.

– Ну что? – спросила она, когда муж вернулся к ней.

Тайяд ущипнул ее за щечку и сказал:

– Спасибо, что вы чистосердечно обо всем мне рассказали, и я прощаю вам то, что вы уступили этому соблазну – плоду вашей необузданной молодости.

– Когда он уйдет?

– Никогда. Он останется с нами, и вы будете обходиться с ним, будто ничего не случилось. . .

Молодая женщина зарделась от стыда и радости. Она пробормотала:

– Правда, я была в полуобмороке. . .

– Ну так тем легче вам будет забыть ваш безрассудный поступок.

– Но все же. . . видеть его. . . говорить с ним. . .

– Таковым будет ваше покаяние, – прервал ее мэтр Тайяд.

И он поцеловал ее в лоб поцелуем твердым и холодным, как монета.

С этой минуты Дама Бланш обрела былую улыбку и нежный голос. Она все еще думала о бешеном удовольствии, которое она познала в объятиях Миретта; она тосковала по его крепким поцелуям, по его

умелым ласкам; но мысль о том, что она прощена, а, значит, женщина честная, помогала ей бороться с этим неясным влечением. Не имея возможности любить Александра Миретта, как признательная любовница, она решила любить его самозабвенной любовью сестры. Она готовила ему любимые блюда, тайком купила дорогой кошелек тисненной кожи, она очиняла ему перья и начала ткать для него коврик. Но Александр Миретт, казалось, совсем не замечал знаков этой ангельской привязанности.

Однажды, когда он отказался отведать специально для него приготовленное фрикасе, чудесно пахнущее барашком, имбирем и белым виноградным вином, Дама Бланш позвала молодого человека к себе в комнату и сказала с мягким укором:

– Вы слишком мрачны, мэтр Миретт! Какая у вас чувствительная душа! На вашем лице написаны благосклонность к вам Бога и Его отступление от вас!

– Бог никогда не бы ко мне благосклонен.

– Не богохульствуйте! Вспомните о чуде с вами!

– Чуда не было, Бог просто меня забыл!

– Ребячество! – вскричала Дама Бланш.

– Нет, правда! Ужасная правда! – застонал Миретт. – Меня забыл Бог. Он меня не замечает. Я больше не человек. Между вами и мной только и есть общего, что человечья оболочка.

Но души наши разделяет непреодолимая пропасть!

– Вы бредите! Нужно пустить вам кровь!

– Кровь не потечет! Я вне рода человеческого! И буду вне рода человеческого, пока меня не настигнет кара Божья!

Произнеся эти слова, он ее покинул и спустился в лабораторию, где его ждал мэтр Тайяд с суровым лицом и фляжкой голубой жидкости в руке.

– Вот новое небесное вещество, – пояснил ученый.

Александр Миретт с ненавистью расхохотался:

– Вы хотите создавать людей, а сами даже не знаете, что же такое человек. Кто я, мэтр Тайяд? Где я? Чему должен подчиняться?

Его охватило ужасное беспокойство. Было похоже на мощные приливы и отливы в его сердце, какое-то шатание, тошнота, как при агонии.

– Что со мной? Что со мной? – простонал он снова.

– Вас давит земля, – объяснил мэтр Тайяд. – В смеси неба и земли, из которой вы состоите, небо составляет ничтожную часть, жадно поглощаемую землей. Нужно восстановить равновесие этих элементов.

– Как?

– Терпением и учением вы воспитаете свою душу. А сейчас выпейте эту небесную жидкость.

И он двумя пальцами протянул ему фляжку. Александр Миретт понюхал свежую воду, пахнущую мелиссой, зажмурился и одним духом выпил ее. Затем они принялись за работу.

Но ни речи ученого, ни небесная жидкость не вылечили Миретта. И пока он писал под диктовку Тайяда прекрасными чернилами из киновари на плотном гладком пергаменте, он почувствовал, как его охватывает гнев, так что далее длинное лебяжье перо дрожало у него в руке.