Рассказы
Шрифт:
А он, Ахилл Дюпон-Марианн, оставался вроде и не у дел, с отвергнутой нежностью и ненужными деньгами. Он решил бороться с этим вопиющим безобразием. И, прежде всего, ему открылась одна истина: филантроп среди счастливых людей, что врач среди атлетов. Нужно хоть немного горя и нищеты, чтобы благодетель мог применить свои таланты. Итак, нужно уменьшить энтузиазм этих мечтателей, создать им трудности, чтобы потом легче было их утешать.
В один прекрасный день, не посоветовавшись с Миошем, он развесил в поселке объявления, крупными буквами оповещавшие об увеличении
– Что вы наделали, несчастный, – возопил он. – Что это за объявления?
– Я хотел воссоздать благоприятный для моей благодетельной деятельности климат, –
невинно ответил Ахилл Дюпон-Марианн.
– А, ну да! – горько засмеялся Миош, откусывая кончик ногтя. – Прекрасный климат!
Настоящий бунт!
– Что?
– Бунт, дорогой мой! Я должен бы даже сказать: революция!
И он потащил филантропа к окну. Ахилл Дюпон-Марианн увидел толпу слуг, надвигающихся сомкнутыми рядами на замок. Они потрясали транспарантами с ужасными лозунгами:
«Ахилл, верни наши деньги!», «Ахилл, верни наши привилегии!» И даже неизвестно почему:
«Ахилл, go home! » Они остановились на некотором расстоянии от крыльца. Во главе был Бравур. Ахилл Дюпон-Марианн кипел от бешенства и страха.
– Что вам нужно?! – крикнул он дрожащим голосом.
– Мы больше не хотим быть филантропами только во сне! – ответил Бравур. – Всего каких-нибудь восемь или десять часов счастья в сутки. Хватит!
– Но до создания «утешителей» у вас не было даже этих восьми или десяти часов разрядки, – возразил филантроп. – А вы ведь не жаловались!
– Мы не знали, что теряем! – завизжала одна из женщин. – Теперь мы знаем. Все – или ничего. Чего выдумали, дразните людей, даете им всего на несколько часов деньги, замок, 169 Анри Труайя Филантроп красивую одежду, а после: «Возвращайся к своей метле, к своей грязной посуде!» А я хочу быть филантропом и днем и ночью!
– Мы тоже! Мы тоже!
Ахилл Дюпон-Марианн начал терять терпение. Он взревел:
– Несчастные кретины, ведь если вы будете филантропами и днем и ночью, мне придется уйти в отставку, уехать. . .
– Убирайтесь! – сказал Бравур, – Но даже если я уйду, – продолжал Ахилл Дюпон-Марианн, – мое состояние, разделенное между пятьюстами душ, не позволит каждому из вас быть филантропом! Быть филантропом стоит очень дорого!..
– Мы сами увидим!
– А как быть с замком? Ведь он у меня один. А вам нужно пять сотен замков!
– Как-нибудь разберемся. Все это лишь глупые отговорки. . .
Толпа глухо ворчала, потрясая кулаками, транспарантами и дико гримасничая.
Ахилл Дюпон-Марианн повернулся к Миошу:
– А вы говорили, что ваш аппарат позволит избежать новых революций! Ах! Будь проклят тот день, когда я приютил вас у себя! Как весело раньше мы жили:
Меня одолевают сомнения!..
Камень, запущенный издали, разбил вдребезги окно библиотеки.
Пораженный неблагодарностью и злобой своих подопечных, филантроп раскаивался в том, что убил столько времени, холя и лелея их.
– Они нас убьют, – пробормотал Миош, позеленев от страха и стуча зубами.
– Другой судьбы вы и не заслужили, – ответил Ахилл Дюпон-Марианн.
А затем, повернувшись к окну, крикнул в волнующуюся толпу:
– Последний раз спрашиваю, хотите мне отдать аппараты и вернуться к прежней жизни?
– Нет! – промычала толпа и бросилась к крыльцу.
Филантроп и изобретатель через потайную дверь проникли в извилистый и темный подземный переход, который через несколько километров вывел их в чистое поле. По дороге Ахилл Дюпон-Марианн решил оставаться филантропом до конца и подписать дарственную, по которой замок с прилегающими землями становился собственностью его слуг. Миош же поклялся больше нигде не применять свою талантливую и опасную технику. Так как оба остались без работы, а у Ахилла Дюпон-Марианна было еще много денег в банках, они отправились в кругосветное путешествие.
Вернулись они через пятнадцать лет, увидев все, что только можно увидеть на суше, на море и в воздухе. Ахилл Дюпон-Марианн, расточительный по натуре, порастратил последние деньги, помогая бедным в экзотических странах и выплачивая баснословные выкупы пиратам-капитанам, которые время от времени изолировали его в своих каютах. Кредит его истощился, гардероб износился, а башмаки протекали. Постаревшие и израненные, друзья решили посетить с визитом вежливости замок, видевший некогда их беззаботную и богатую жизнь.
Прибыв на место, они решили, что ошиблись. Дорожки в парке и пруды заросли какими-то серыми бурьянами. Поверженные статуи лежали в высокой траве. Гигантские корни пробивались в бассейне, выложенном золотой мозаикой. Остов гондолы висел на верхних ветвях дуба. От замка осталось только несколько обломков стен с зияющими дырами окон и оббитыми барельефами. В развалинах ютились целые стаи птиц, взлетевших с громкими криками в воздух при их приближении. В поселке счастливых людей осталось лишь несколько хижин с облупившимися стенами, прохудившимися крышами, выбитыми дверями и кучами мусора в рост человека. Среди этих развалин бродили какие-то бледные, трясущиеся оборванцы.
Зрачки у них были блестящие и неподвижные, как у наркоманов.
Филантроп и изобретатель приметили старика, сидевшего у дороги и жадно пожиравшего желуди. Это был Бравур.
– Эй! Бравур, – позвал Ахилл Дюпон-Марианн.
Но Бравур не узнавал этих припозднившихся путешественников.
– Кто вы? – спросил он, – Я ваш филантроп, – ответил Ахилл Дюпон-Марианн. – Ваш благодетель.
Бравур покачал своей тяжелой головой с землистым, покрытым морщинами лицом. Седые волосы падали ему на плечи. У него был волчий взгляд.