Рассказы
Шрифт:
А теперь вот, что произошло. Павел явился вечером к своим, страшно всех перепугал, потому что вышло это так неожиданно, точно он свалился с неба. Начал говорить дикие слова, пел, плясал, хватал всех и дул на головы, утверждая, что этим помазывает на новую жизнь. Потом вспомнил про меня и прибежал к нам.
У мамы слабое здоровье, она страдает болезнью сердца. Бедняжка чуть не умерла от потрясения. Вообрази себе: лицо красное, глаза сверкают, весь в грязи — я подумала сперва, что он пьян. Но — увы! — это было не так. Меня он тоже сейчас же помазал и дал мне важный чин в своём ордене духа, по левую сторону от себя, на пять ступеней ниже, чем он — так, кажется! — и это бы, конечно, ничего, хотя от неожиданности я и начала отчаянно кричать,
Не было никакой возможности успокоить его, он говорил, как граммофон, воевал с врагами, командовал армией, пел так, что у меня чуть не лопнула барабанная перепонка и был необыкновенно счастлив. А я в конце концов начала рыдать от отчаяния и ужаса. К счастью, прибежали его отец, брат и другие и с огромным трудом удалось его уговорить и увести, а то он непременно хотел лечь спать на мою постель.
Ему представлялось, что он получил откуда-то свыше дар перерождать людей и он вербовал себе армию, чтобы сделать какой-то переворот! Как это ужасно и больно! Не сомкнув глаз, я проплакала целую ночь, а на следующий день оказалось, что, пробушевав до утра, он побежал потом на базар, и там разъярённые мужики страшно избили его. Его арестовали и счастье ещё, что Осип Васильич, его отец, пользуется таким уважением в городе! Павла поместили прямо в больницу, и он целую неделю сидел у нас, но я не могла решиться его повидать, в такое буйство он впал. Прямо невероятно кричал и бесновался три дня, так что пришлось надеть смирительную рубашку — потом сразу утих, точно пришёл в себя. Тогда его отвезли в психиатрическую лечебницу в Харьков.
Мы были все очень рады и думали, что это выздоровление, но оказалось не так. Он притворился. Нарочно сдержался, вёл себя очень хорошо, обманул докторов и каким-то образом убежал.
Можешь представить себе отчаяние семьи! Совершенно неизвестно, где он теперь. Пропал, точно в воду канул. Его ищут уже целую неделю. И когда я подумаю, что он, сумасшедший, ничего не понимающий, бегает теперь где-нибудь по голой степи, что его, может быть, бьют, а может быть и убили уже, я сама почти схожу с ума. Ведь какой это был ум! И как мы верили ему! Дорогая Катечка, жизнь страшно тяжела. И здесь, в глуши, она ещё ужаснее, чем у вас. Загорелась тогда перед нами коротенькая заря, и точно в отместку стало ещё безысходнее и темней. И все гибнут, гибнут!.. Бедный Павел!..
Но слишком тяжело, да и записалась я, — надо кончать. Прощай, родная, целую тебя. Кланяйся Николаю. Как только будут новости, напишу. Твоя А. Ключарева».
IV
Когда на Павла Осиповича снова набросились враги, он защищался отчаянно, но его одолели, избили и связанного повезли. Он думал сначала, что его везут на казнь, и в ужасе бился, рыдал и звал на помощь своих. Оказалось, что это не так. Его привезли в сумасшедший дом, но не в тот, откуда он убежал, а совсем в другой, называвшийся «Центр». Этот сумасшедший дом лежал в подземелье, был ярко освещён искусственным солнцем, имел шестьдесят этажей и был населён больными, которым делали прививки отупения. В самом низу, в глубоком мраке находилась лаборатория угашения духа. По телеграфному распоряжению здесь была назначена для Павла Осиповича окончательная борьба.
Поняв это, он, как только его ввели в железную комнату, сейчас же громовым голосом пропел песнь освобождения и испытал величайший восторг: весь дом разразился восторженными криками — его знали и ждали здесь, и его сторонники, разбивая двери, неистово рвались, желая увидеть своего вождя.
Целую неделю Павел Осипович, чтобы показать, что он жив, пел, кричал, кувыркался и ходил в железной комнате на руках. В то же время он вёл очень хитрые и сложные переговоры с доктором, который являлся к нему уполномоченным от врагов. Этот доктор был почти сверхъестественным существом: дьявольски умён, с полслова всё понимал, имел на ногах копыта и на голове прядь волос, которая то прилегала, не смешиваясь, к остальным волосам, то свободно лежала на выпуклом лбу. Это имело таинственный смысл.
Хитростью, или предательством захватив Павла Осиповича в плен, враги, тем не менее, испытывали перед ним необыкновенный страх. Зная, какая громадная армия стоит за ним и избегая открытой борьбы, они всеми силами старались решить дело другим путём. Понимая, что тут может крыться адская хитрость, Павел Осипович долго не уступал. Но эфирное сознание снова змейкой пробралось к нему и подало весть, что он может согласиться, потому что всё равно победит.
Тогда двери железной комнаты были раскрыты, и ему предоставили свободу выходить. Очень быстро для Павла Осиповича всё стало ясным, как день. Весь сумасшедший дом — все больные, сторожа, служители, доктора и даже самая лаборатория в недрах земли — всё раскололось на две партии — за и против него. Обе партии, не переставая, дрались, и Павлу Осиповичу с огромным трудом удавалось сдерживать своих. Мелкие стычки были не нужны, даже вредны. Доктор с прядью волос был прав. Предстояла совсем другая борьба — не грубая, материальная, доступная всем, а тонкая, эфирная, доступная только одному.
Замирая от предчувствий, Павел Осипович быстро ходил по коридорам и палатам, изучал положение дел и подавал таинственные знаки своим. Его глаза вдохновенно сверкали. Он ждал.
Там был высокий, костлявый капитан. Каждое утро он, выходя из своей комнаты и выкатывая жёлтые белки, кричал: «Здорово, ребята!» И каждый раз хор голосов отвечал ему: «Здравия желаем, Ваше благородие!» Оказалось, там были солдаты!..
Капитан их учил, вытаскивал зазевавшихся из углов, с остервенением хлестал по щекам и кричал: «Под суд! В каторгу! Расстрелять!» Он яростно преследовал бунтовщиков и признавал только генерала. Каждый день, в 10 часов, в халате, с погонами из золотой бумаги, с отвисшей губой и оловянным взглядом, выходил, тяжело колыхая животом, генерал. Капитан рапортовал, солдаты, вытянувшись, кричали: «Здравия желаем, Ваше Превосходительство!» — и генерал бессмысленно кивал головой.
Капитан целый день, как нянька, водил его под руку, подобострастно рассказывал анекдоты, устраивал смотры и жестоко избивал бунтовщиков. Капитана все боялись, как огня.
Павел Осипович понял. Здесь-то, вот с этими двумя и предстояла ему окончательная борьба. Несколько дней, замирая от ужаса, он кружил около капитана и генерала, приближаясь и удаляясь, но ни на минуту не выпуская их из глаз. Потом время пришло. Подступив к ним на несколько шагов, он издали загородил дорогу и, глядя капитану прямо в жёлтые белки, прокричал таинственную формулу: Итак. Затем оглушительно пропел песнь освобождения и ушёл. Такой вызов он повторял три дня подряд.
Павел Осипович видел, как страшно были поражены его враги. В первый раз, капитан оцепенел, точно перед ним взвилась змея, а генерал затрясся, плаксиво махая руками. Во второй раз капитан хотел броситься на Павла Осиповича, но не посмел, а в третий — он быстро схватил генерала за руку и увёл.
Павел Осипович торжествовал. Завернувшись в халат, он целые дни возбуждённо шагал, знаками убеждая своих сторонников терпеливо ждать. Генерал больше не выходил. Выходил один капитан. Каждый раз, встречаясь с ним, Павел Осипович повторял вызов, и они делали круги, пристально глядя друг на друга.
Борьба надвигалась. Оставалось только избрать способ борьбы. Это не могла быть ни драка, ни поединок, ни другая какая-нибудь физическая мера сил. Освобождение Духа было ставкой — духовной должна была быть и самая борьба. Напряжённо думал об этом Павел Осипович и так же напряжённо думал капитан. Однажды, когда они были в одной комнате и, впившись друг в друга глазами, ходили вдоль противоположных стен, их обоих пронизала одна и та же мысль. Они оба посмотрели на стоявшую у окна шахматную доску и оба шагнули к ней.