Рассказы

Толкачев Алексей Иванович

Проснулся по звонку будильника. Самочувствие неплохое. Сейчас надо быстро умыться, побриться, позавтракать — и на работу! В закрытую створку платяного шкафа что-то настойчиво стучало. Ну, я-то инженер, я же понимаю, что если всю ночь качало, то, соответственно, в шкафу накопилась индукция качки, и теперь то, что там есть, будет еще долго качаться и биться в дверцу. Индукция качки, гортензия энергии. Школьный курс яблок… Я чуть не запнулся о ведро, которое ночью бабушка в окно сунула. Кстати, не помню, заплатил я ей? Наверняка, заплатил. Возьму пару яблок, съем по пути к метро…

Закрытая створка шкафа с треском выламывается, и вместе с ней на пол падает тело. Подхожу, рассматриваю. Это не тело, а только фигура. Манекен. На него

тут, очевидно, одежду вешали. Он и сейчас в одежде, поэтому я сначала и подумал, что это человек. А это манекен деревянный. «Рука пород древесных».

На работе, как обычно, все замечательно. Вечером в буфете мой коллега и приятель Игорек проставляется по случаю своего бракосочетания. Всех приглашает. Но я не пойду. Мне домой надо, в квартиру! А лучше я завтра Игорьку свадебный подарок принесу — отпилю руку у своего манекена, сделаю из фольги два колечка, как бы, обручальных, и на пальцы этой руки надену. И подарю. Прикольно будет! И оригинально. Наверняка же Игорек знает эту песню: «Рука пород древесных». А манекен этот деревянный мне не то, чтобы не нужен — нужен еще как! Я его на стене у себя над кроватью закреплю. Уютно получится: снизу я, а сверху он — как крыша над головой. А то, что он без одной руки будет — это, как раз, хорошо, художественно.

Выхожу из лифта на своем этаже и вижу, как от моей двери — детвора врассыпную! Все по лестнице вниз побежали, а одна девчонка, та, которую я в первое утро встретил, за свою дверь спряталась, что на нашей лестничной площадке от меня напротив. А я гляжу: батюшки, они на моей двери красной краской из баллончика написали: «Мумь»! Вот ведь поганцы малолетние! Что я теперь Валентине Никифоровне скажу? Подхожу к двери, за которую юркнула девчонка, нажимаю кнопку звонка. Сейчас я с ее родителями-то поговорю! Пусть они ей уши надерут!

Дверь распахивается. На пороге стоит молодой мужчина. Редкие волосы, водянистые глаза, козлиная бороденка. Острый кадык нервно ходит вверх-вниз. В вытянутой руке, словно пистолет перед лицом врага, словно православный крест перед чертом, мужчина держит белую пятирублевую монету. Он говорит мне:

— Уйди, мумь! Убирайся к себе! Здесь тебе нечего делать. Здесь нет Орла, ла-ла, ла-ла.

От вида монеты я падаю на пол и едва не теряю сознание. Ползком преодолеваю лестничную площадку, добираюсь до своей двери. Отдыхаю. Открываю дверь, вваливаюсь в тамбур. Мне все еще плохо. Но чувствую: тут есть кое-что, от чего мне станет легче! Электрическая лампочка! Та, что питается энергией от общего электрощитка! Выкручивать ее сил нет, и я просто выламываю ее из патрона, разрезая в кровь руку. Сую лампочку в рот, жую, глотаю… И чувствую чудесное облегчение! Все в порядке. Все нормально. Все хорошо.

Захожу в квартиру. Там дядя на паровозиках катается.

Задумчивый человек из больницы

Я врач. Работаю в больнице. Больница у нас хорошая — современная, светлая, чистая. Большая. Я даже не знаю, как следует, ее размеров. Я там был не везде.

По утрам хожу на рынок. Там что-то замышляют против меня. Ну, или, по крайней мере, используют меня для чего-то. Не было случая, чтобы я, резко обернувшись, не обнаружил стоящего за моей спиной молодого человека выше меня ростом, поправляющего галстук и глядящего куда-то поверх моей головы. Никогда не удается проследить за его взглядом и узнать, кому он там подает знак. Увидев, что я его заметил, молодой человек поспешно растворяется в толпе. Эти преследователи всегда разные. Но всегда — молодые люди выше меня ростом (чтоб издалека было видно, как он поправляет галстук, это у них сигнал такой). А когда я ухожу с рынка, то, как правило, замечаю, что ко мне привязан воздушный шарик или какая-то другая яркая, приметная вещь. Все это, впрочем, не особенно меня волнует.

На рынке я ничего не покупаю. Да там ничего и не продается, хотя торговые ряды всегда

полны. Но за прилавками сидят неприветливые люди. Останавливаешься возле кого-нибудь из них — они начинают показывать свой товар, предлагают купить, но ясно — продают-то они на самом деле совсем не это! Тут какой-то небольшой секрет. Что-то политическое. Примерно раз в три дня завеса тайны приоткрывается. Бывает, какой-нибудь торговец вдруг вскакивает со своего места и кричит: «Хватит! Надоело! Я так больше не могу! Это мэр не дает нам торговать! Поехали громить мэрию!» И человека три, увлеченные призывом, садятся в большой грузовик и уезжают. На следующий день, как ни в чем не бывало, сидят на своих местах за прилавками. На лицах нередко можно видеть следы побоев.

Примерно раз в три года у нас с женой рождается новый ребенок. Это бывает так: я встречаю где-нибудь на улице одного человека. Это сигнал. Я знаю — скоро надо ожидать. И действительно, через несколько дней возле рынка появляется такая маленькая прямоугольная площадка, обнесенная медным заборчиком. Это для нас с женой. Внутри тоже все медное. Красивое такое, блестящее. Скамеечка, все как на кладбище. И скульптурка какая-нибудь. Приходим с женой днем, сидим. Потом приходим на следующий день — напротив скульптурки уже яйцо медное появилось. Скоро вылупится! А еще на следующий день приходим — ребеночек нас ждет. Обычно довольно уже взрослые рождаются, лет трех. Ведем домой. У нас уже несколько детей. Летом в лагерь ездят, на море.

Весь день я в больнице. Не помню, кем я там работаю. Кажется, я какой-то врач. Хотя, может, я кто-то из обслуживающего персонала. У нас большая больница, сотрудников много, всех не упомнишь! Я, практически, и не знаком ни с кем. Такая большая больница, что некоторые части здания вообще не используются. В левое крыло редко кто заходит. Там есть один сотрудник — он гробики возит. Такой задумчивый человек с большой родинкой на подбородке. Его здешний народ почему-то побаивается. Но мало кто его вообще видел. Большинство в него просто не верит — откуда у нас в больнице гробики, у нас же нет морга! А еще, говорят, он за всеми постоянно подслушивает и подсматривает. Иной раз, мол, вечером, в пустом коридоре заворачиваешь за угол, а он там стоит. А я вот его часто встречаю в левом крыле. Он там на грузовом лифте ездит. Ничего дурного не скажу — вежливый такой, всегда здоровается. Только задумчивый очень.

Моя жена тоже раньше работала в больнице. Теперь больше не работает. По всей видимости, это потому, что у нас много детей, и она, я думаю, сидит с ними дома. Но она скоро будет сниматься в художественном фильме. Я напишу сценарий и буду режиссером. На это у нас с женой времени хватит, это же не сложно. Надо только выбрать недельку свободную.

По телевизору недавно показывали интересную рекламу. Подход оригинальный. Из трех частей. Сначала японка в традиционной японской одежде склоняется в приветствии, а на груди у нее, на одежде, вышито четыре иероглифа — добрые пожелания по-японски. Вторая часть — европейская женщина в сильно декольтированном платье склоняется в приветствии. Грудь открыта. На груди губной помадой написаны те же четыре иероглифа. А третья часть, где, собственно, и говорилось о самом рекламируемом товаре, была уже у меня дома. Заходят ко мне двое мужчин, приносят большой черный ящик. Красивый, блестящий, гладкий. Крышка открывается. Там третий мужчина лежит, это он открыл.

— Вот, — говорят, — уникальной конструкции ящик! Открыть и закрыть можно только изнутри. Снаружи открыть невозможно.

Я лег, попробовал. Действительно, удобно.

— А зачем, — спрашиваю, — нужен такой ящик?

— А вот, например, собираетесь вы поехать на юг. На поезде. Ложитесь в ящик, просите кого-нибудь сдать вас в багажное отделение. И через два дня приезжаете на юг в ящике!

— Ну нет, — говорю, — на юг в ящике не удобно! Вдруг бросать начнут, кантовать?

— Ну, не удобно, это верно, — соглашаются…