Расследование. Рукопись, найденная в ванне. Насморк
Шрифт:
Барт, нахмурившись, тер пальцем подбородок, устремив прямо перед собой невидящий взгляд.
— Что ж, это, в сущности, объяснимо. Регрессия… отступление к начальному периоду жизни, я не специалист, но галлюциногены, пожалуй, вызывают… А что говорят токсикологи? Психиатры?..
— Симптомы имеют определенное сходство с симптомами после приема ЛСД, но ЛСД не воздействует так индивидуально. Фармакология не знает столь личностных средств. Когда я знакомился с жизнью этих людей, мне казалось, что ни один из них, сходя с ума, не отошел от своего естества, наоборот, каждый проявил его карикатурно-утрированно. Бережливый становился скрягой, педант… этот антиквар, целый день резал бумагу на тонкие полоски… И другие… Я могу оставить вам материалы, вы сами убедитесь.
— Обязательно оставьте. Значит, фактор X — как бы «отравитель личности»? Это существенно… Однако с этой стороны, пожалуй, не подберешься к разгадке. Изучение психологии жертв может показать, как действует подобный фактор, но не как он проникает в организм.
Он сидел, подавшись вперед, с опущенной головой, глядя на руки, охватившие колени, и вдруг посмотрел мне в глаза:
— Я хочу задать вам вопрос личного свойства… Можно?
Я кивнул.
— Как вы себя чувствовали во время операции? Все время уверенно?
— Нет. Это, в общем, было неприятно — в Америке я представлял себе все по-другому. И неприятно не потому даже, что я пользовался вещами умершего, к этому я скоро привык. Предполагалось, что я как нельзя лучше подхожу для такой операции в связи с моей профессией…
— Да? — поднял он брови.
— Публике преподносят ее как нечто увлекательное, но сводится она к тренировкам и еще раз к тренировкам. Скучное однообразие и лишь краткие минуты подъема.
— Ага! Почти то же, что и в Неаполе, верно?
— Да, к тому же нас приучают к самонаблюдению. Показания приборов могут подвести, тогда последним индикатором остается человек.
— Итак, скучное однообразие. А что внесло разнообразие в Неаполе? Когда и где?
— Когда я испугался.
— Испугались?
— По крайней мере дважды. Это меня развлекло.
Я подбирал слова с трудом, настолько это ощущение было неуловимо. Он не спускал с меня глаз.
— Вам приятно ощущение страха?
— Не могу сказать, да или нет. Хорошо, когда возможности человека совпадают с желаниями. Я обычно хотел то, чего не мог. Существует масса разновидностей риска, но банальный риск, скажем, вроде того, которому подвергаешься в русской рулетке, мне не по душе. Это бессмысленный страх… А вот то, что нельзя определить, предугадать, разграничить, меня всегда привлекало.
— Поэтому вы и решили стать астронавтом?
— Не знаю. Возможно. Нас считают смышлеными шимпанзе, которыми по хорошо разработанной программе управляет на расстоянии земной компьютер. Наивысшая организованность как знак цивилизации, противоположный полюс которой все это. — Я указал на газету с фотографией римского эскалатора на первой полосе. — Не думаю, однако, что все так просто. А если даже это и так, то на Марсе мы все равно будем в полном одиночестве. Я с самого начала знал, что мой физический недостаток дамокловым мечом висит надо мною, ведь шесть недель в году, когда цветут травы, я ни на что не гожусь. Правда, я рассчитывал полететь — на Марсе травы не растут. Это совершенно точно известно, и мои начальники тоже считали, что я годен, но в итоге проклятый насморк отодвинул меня в дублеры, и мои шансы свелись к нулю.
— Шансы полета на Марс?
— Да.
— Но вы согласились остаться дублером?
— Нет.
— Aut Caesar, aut nihil. [20]
— Если вам угодно.
Барт расплел пальцы и весь ушел в кресло. Казалось, так вот, прикрыв веки, он переваривает мои слова. Затем приподнял брови и слегка улыбнулся:
— Вернемся на Землю! Все эти люди были аллергиками?
— Почти наверняка все. Только в одном случае не удалось установить точно. Аллергия была разной — в основном на пыльцу растений, а кроме того, астма…
20
Цезарем или никем (лат.).
— А можно узнать, когда вы испугались? Вы сказали минуту назад…
— Запомнились два момента. Один раз в ресторане гостиницы, когда к телефону позвали Адамса. Это распространенная фамилия, речь шла о другом человеке, но мне показалось, что это не простая случайность.
— Вам подумалось, что к телефону просят покойного?
— Нет, конечно. Я подумал: что-то начинается. Что это пароль, предназначенный для меня, о котором никто из присутствующих не мог бы догадаться.
— А вы не думали, что это кто-нибудь из вашей группы?
— Нет. Это исключалось. Им запрещено было вступать со мной в контакт. Если бы произошло нечто, отменяющее нашу операцию, скажем, началась бы война, ко мне пришел бы Рэнди — руководитель группы. Но только в подобном случае.
— Простите, что я так назойлив, но для меня это важно. Итак, позвали Адамса. Но если имели в виду вас, это значило бы, что ваша игра раскрыта и вам дают это понять — вы-то выступали не под именем Адамса!
— Конечно. Наверно, поэтому я и испугался. Хотел подойти к телефону.
— Зачем?
— Чтобы выйти на связь с ними — с другой стороной. Лучше так, чем ничего не знать.
— Понятно. Но вы не подошли?
— Нет, обнаружился настоящий Адамс.
— А во второй раз?
— Это было уже в Риме, ночью, в гостинице. Мне дали тот же номер, в котором во время сна умер Адамс. Что ж, расскажу вам и про это. Когда меня направляли, обсуждались различные варианты моего поведения. Я мог повторить путь любой из жертв, не обязательно Адамса, но я участвовал в совещаниях и перетянул чашу весов в пользу Адамса…
Я прервал рассказ, видя, как у него заблестели глаза.
— Понятно. Не сумасшествие, не море, не автострада, а просто безопасный запертый номер в гостинице — одиночество, комфорт и смерть. Верно?
— Возможно, но тогда я об этом не думал. Предполагали, как мне кажется, что я избрал его маршрут, рассчитывая обнаружить сенсационные материалы, которые он раздобыл и где-то припрятал, но и это было не так. Просто этот человек мне чем-то импонировал.
Хотя Барт и уязвил меня минуту назад своим «Aut Caesar, aut nihil», я по-прежнему говорил откровеннее, чем привык, поскольку был в нем крайне заинтересован. Не могу сказать, когда именно стремление раскрыть это дело стало моей навязчивой идеей. Поначалу к обезличенности источника зла я относился как к своего рода правилу игры, с которым необходимо считаться. Сам не знаю, когда эта игра меня затянула, чтобы потом отвергнуть. Я поверил в обещанные ужасы, у меня были доказательства, что это не выдумка, — я едва не пережил их, но все оказалось иллюзией. Я не удостоился приобщения. Сыграл Адамса как умел, но не соприкоснулся с его судьбой, ничего не испытал, а поэтому и ничего не узнал. Быть может, слова Барта так меня задели именно потому, что в них была правда. Фрейдист Керр, коллега Фицпатрика, тоже фрейдиста, наверняка сказал бы, что я все поставил на карту, предпочтя скорее погибнуть, чем проиграть, именно погибнуть, поскольку я проигрывал; мою ставку на Адамса и всю операцию он свел бы к фрейдистской схеме влечения Танатоса. [21] Наверняка бы так сказал. Все равно. Помощь Барта была как бы нарушением кодекса альпинизма, я уступал дорогу, чтобы позволить затащить себя в гору на веревке, но лучше уж так, чем полный провал. Я не хотел и не мог покончить с этим делом так, словно меня выставили за дверь.
21
влечение к смерти.