Расследователь: Предложение крымского премьера
Шрифт:
— Но с тобой, Обнорский, — подвела итог Галина, — вообще бесполезно говорить. Ты испорчен окончательно и бесповоротно.
— Почему же это, — удивился Андрей, — я испорчен окончательно?
— Потому что ты несколько лет провел на Востоке, где отношение к женщине известно какое.
— Какое же?
— Потребительское.
— Да ну?
— Конечно. Если женщину можно купить, как горшок, и поместить в гарем, как в тюрьму… Ты испорчен, Обнорский. Ты перенял менталитет восточного мужчины. Нормальная баба должна обходить
— А что же ты не обошла за километр?
— Дура! Дура и есть… все бабы — дуры, Андрюша. Расскажи мне, что ты делал на Востоке.
Говорить о службе Андрею не хотелось, и он по привычке свернул на любимую тему — на женщин.
— Вот ты говоришь, что на Востоке женщину можно купить, как горшок… Это не совсем так… Вернее, купить-то, наверное, можно — как и во всех других странах мира… Но если ты про жен, то их не покупают. А так называемый выкуп — то есть «мохр»… или «колым» — у нас это слово больше известно… это страховка женщины на случай развода. Эти деньги предназначены для нее же — если семейная жизнь не заладится… А если мужик надумает вторую жену взять — то, кстати говоря, сделать он это может, только если у него есть достаточные средства — чтобы уровень жизни первой не упал, а вторая жила не хуже первой. Между прочим, когда в Ливии Каддафи хотел отменить многоженство, начались демонстрации протеста. И знаешь, кто протестовал?
— Кто?
— Одни тетки. Вот так. А про гаремы ты вообще какие-то мифы залежалые пересказываешь… Ты что, думаешь, что гарем — это большой бассейн, в котором голые тетки плавают, а хозяин их оттуда по очереди тягает? Да если хочешь знать, гарем — это своего рода важнейший социально-политический институт на Востоке. Именно в гаремах многие очень важные решения принимались — и не без участия женщин… Гаремы вообще…
— Я все поняла, Обнорский, грустно сказала Галя, — ты просто бабник. И тебе хочется иметь свой гарем.
Не слушая невнятных возражений, она закрыла Андрею рот поцелуем…
Потом он позвонил Повзло, и в девять вечера они снова встретились в «Казаке Мамае». Николай, разумеется, пришел с «одноклассницей». Они сели внизу, «на корабле», в интерьере, имитирующем казачий корабль, плывущий по Днепру.
«Реве и стогне Днипр широкий», — подумал Обнорский, усмехаясь. И тут же отогнал от себя неприятные ассоциации. Думать о мрачном не хотелось. Хотелось спокойно отдохнуть за легким, ни к чему не обязывающим разговором… не о Горделадзе же говорить, в конце-то концов!
Но разговора о Горделадзе избежать не удалось.
— Мальчики, — сказала Галя номер два, подружка Повзло, — а вы надолго задержитесь в Киеве?
— Пока не найдут голову Горделадзе, — сказала Галя номер один, подружка Обнорского, — не улетят.
— Голову Горделадзе? — удивленно переспросила «одноклассница». — Вы здесь по «делу Горделадзе»?
— А Николай тебе ничего не сказал? — усмехнулась
— Как интересно… — протянула «одноклассница». Глаза у нее засверкали, на Колю она посмотрела, как на комиссара Каттани.
Галина улыбнулась, встала:
— Извините, я вас на минуту оставлю. Сумочку мою стерегите, расследователи… украдут — будете искать ее, а не голову Горделадзе.
Она удалилась, Обнорский с удовольствием смотрел ей вслед. Многие мужчины «на корабле» смотрели ей вслед.
— А ты, Коля, ничего и не говорил… Напустил туману, мы, мол, здесь так, семинар проводим. А на самом деле — Горделадзе! Это же, наверно, очень опасно?
— Обычная журналистская работа, — ответил Коля неискренне. — Встречаемся с людьми, разговариваем… ничего особенного.
— Коля, — попросила «одноклассница», — расскажи! С какими людьми вы встречаетесь?
— Да ерунда все это, — сказал Повзло. — Я — с журналистами… с пиарщиками. Это вон Обнорский — звезда. Он тайно встречается с генералами СБУ.
— С генералами СБУ?
Обнорский наступил Коле на ногу и сказал «однокласснице» с улыбкой:
— Шутка юмора… твой одноклассничек, Галя, ба-а-льшой шутник. А про Горделадзе давайте больше не будем говорить нынче.
Вернулась Галина, Обнорский сразу переменил тему:
— А вот и госпожа «Виктория»… Вашу сумочку мы уберегли.
Больше в этот вечер о Горделадзе не вспоминали. Из ресторана вышли около полуночи. Вечерний воздух был свеж, слегка моросило, и морось вокруг фонарей светилась по-особому, преломляла свет, разбрасывала преломленные лучики всех цветов спектра.
Галина взяла Обнорского под руку, прижалась, сказала на ухо негромко:
— Сегодня ночуешь у меня, расследователь… никуда не отпущу.
— Ага, — негромко ответил он. — Дай только пошепчусь с Миколой две минуты.
— Тильки трошки.
— Трошки-трошки… две хвылины, — сказал он и тронул Николая за рукав.
— Коля, на пару слов.
— Опять секреты? — надула губки «одноклассница».
— Прошу меня извинить, — произнес Андрей. Вдвоем Обнорский и Повзло отошли в сторону, закурили. Две Галины медленно пошли в сторону Крещатика.
— Коля, — сказал Обнорский, глядя вслед удаляющимся женщинам. — Коля, ты языком-то поменьше бы трепал…
— Ты про что?
— Вообще… про генералов СБУ, например. — Ты чего, Андрюхин? Я Галку давно знаю. Нормальная баба, секретарь у одного депутатика.
— Что — действительно одноклассница?
— Как тебе сказать… почти.
— Понятно. Давно познакомились?
— В прошлый приезд. Когда с Сашкой здесь работали.
— Понятно. Давно знаешь… Один старый друг лучше новых двух. Я свою Галю тоже давно знаю. По сравнению с твоим стажем — так вообще целую вечность.
— Да ладно… — протянул Коля.